Могила Густава Эрикссона

– Слышь, ты, говна кусок! – наконец ей выпал шанс показать свою натуру. – Я щас наберу своему Лёнчику, и, считай, тебя уже уволили.

Ботоксная красотка достала свою тыкалку и стала пытаться звонить.

– Что за бардак тут у вас! Хоть бы связь провели!

– А нету тут связи, – ответил Михаил Архангел. – И Лёнчику ты не дозвонишься. Слава Богу, отдохнёт он от тебя. А сколько же ты, милая, сегодня на грудь приняла?

– Твоё какое собачье дело? Ты что, гаишник? Буду я ещё каждому куску говна отчитываться, пила я сегодня или не пила!

– Не, каждому куску не надо, – добродушие охранника куда-то улетучивалась. – А вот ей, пожалуй, стоит отчитаться.

И Михаил Архангел указал рукой на кассу № 93, у которой стояла женщина лет тридцати пяти, скромно одетая и со старенькой детской коляской. В коляске тихо плакал малыш.

– А куда она, сука, ко мне под колёса полезла? – заорала светская львица. – Не видела, что ли, жертва пьяного гинеколога, что я еду? И хрен с ней с её коляской! Машина за полляма зелёных – вдребезги! Это как?! Понаплодят, суки, нищету, – нормальному человеку проехать негде!

Тут на поясе у дядьки-охранника ожила рация.

– Третий! Третий! Ответь первому!

– На связи третий.

– Ей за билетом стоять не надо. Давай тихо, без скандалов, её в спецтранспорт и – в «Зону размышлений строгого режима». Как понял меня, третий?

– Вас понял, первый. Выполняю. На связи.

Михаил Архангел строго посмотрел на светскую львицу и сказал:

– Вот что, дамочка. Я Вас попрошу пройти со мной. У Вас будет особый маршрут и специальный транспорт.

Исчадье ботокса как-будто что-то поняла и отстранилась от охранника.

– Никуда я с тобой не пойду! И убери от меня свои вонючие лапы, гондон!

Архангел её больше уговаривать не стал, а попробовал взять за локоть. Не тут-то было! Она извернулась и впилась ему своими отманикюренными когтями в лицо.

– Ах ты, мразота! – не выдержал Михаил, достал резиновую дубинку и от души протянул ею светскую львицу по харе. Сто раз подтянутая и пересаженная кожа треснула, кровищи было море. Дамочка упала на мраморный пол и заверещала, как деревенская базарная баба, что, безусловно, смотрелось в её исполнении очень органично:

– Люди добрые! Смотрите, что делают с женщиной!

На помощь Михаилу подоспел второй охранник. Был он чернявый, с тонкими чертами лица и выглядел, как настоящий мачо. На бейджике у него значилось «Сатаниил». Вдвоём они потащили упирающуюся светскую львицу из здания автовокзала на перрон, где её уже поджидал чёрный микроавтобус, похожий на машину ритуальных услуг. На стекле была табличка «Зона размышлений строгого режима». Изрядно намаявшись, Михаил с Сатаниилом всё же запихнули ботоксное чудовище в машину, и в автовокзале снова воцарилась торжественная тишина.

Пока суть да дело, подошла моя очередь. Последняя из трёх старушек с вечно недовольным лицом гордо прошествовала в сторону перрона, с которого автобусы через каждые десять минут отправлялись в населённый пункт с загадочным названием Зона размышлений. Я остановился у двери. Было нестерпимо страшно, и самогон не помог. Но, в конце концов, не жить же мне в этом автовокзале. Я собрал все остатки мужества, открыл дверь и …

……….

…И оказался на сосновом пригорке на берегу Клязьмы, неподалёку от впадения в неё Большой Липни. Река, разлившая здесь свои воды метров на сто в ширину, была необыкновенно живописна, а природа в медвежьем углу неподалёку от Костерёво до сих пор оставалась почти не тронутой. На той стороне Клязьмы начинались дремучие мещёрские леса с непролазными топями и сохранившимися до наших времён на болотных островах чухонскими капищами. Частенько из этих дебрей выходили попить из реки лоси и волки. В этом течении Клязьмы водились полутораметровые щуки, а аборигены не разрешали детям купаться: в ямах, которыми изобиловало речное дно, водились чудовищных размеров сомы, способные утащить под воду в своё логово.

Именно это место облюбовал удивительный Мастер Лукьянов. Тридцать лет, каждый Божий день, он делал своих оловянных солдатиков. Если ты полагаешь, любезный мой читатель, что отливать и расписывать их – одно сплошное удовольствие, ты, мягко говоря, несколько заблуждаешься. Андрюха вставал всегда в три часа ночи, а уже в четыре он работал – лил олово и сплавы, собирал и клеил отдельные детали, расписывал этих болванов, которые, конечно, смертельно ему надоели. К девяти-десяти часам он уставал и шёл ловить рыбу. Был он заядлым рыбаком, этаким нашим лесным стариной Хэмом. Я всегда недоумевал, как профессиональный историк и непревзойдённый знаток и ценитель хорошей литературы, может быть одержим этим простым и нехитрым увлечением. Он и сам не мог объяснить этой своей страсти. Наверное, просто любил побыть наедине с природой, а рыба ему была по барабану. Случались дни, когда он настолько уставал от своих солдафунделей, что было ему уже не до рыбалки. Тогда он просто добредал до этого соснового пригорка, садился на поваленное дерево и смотрел на Клязьму.