Могила Густава Эрикссона

Я стоял на балконе и курил. Прошло уже полчаса, но «трамадол» не помогал. Так вот он, оказывается, какой, Конец Света для отдельно взятого человека. Интересно, это саркома или четвёртая стадия? Вот я, наверное, позабавил бы Галку, если б остался с ней, а месяца через три поставил бы тапки в угол. Можно, конечно, вызвать «скорую» и поехать с такою болью в больницу. Но, во-первых, не хочется пугать Ланку и Тимошку. А, во-вторых, если действительно всё так плохо, не хочу проводить последние дни во всяких лазаретах. Денег на лечение у меня нет, а все эти богоугодные заведения я терпеть не могу. Боль сильная, это да. Но человек такая скотина – ко всему привыкает, в том числе и к постоянной боли. Эта мысль меня окончательно успокоила. Я вернулся в комнату, лёг на спину, закрыл глаза и…

ГЛАВА 19. АВТОВОКЗАЛ.

…И очутился внутри колоссального автовокзала. Был он чем-то похож на автовокзал в Твери, только в сто раз больше и в сто раз выше. Построенный из одних стёкол, он был залит неестественно ярким солнечным светом. Мраморный пол был натёрт до блеска, чистота была невообразимой до полной стерильности. Билетных касс было не меньше двухсот, а пассажиров стояло за билетами не так уж и много. На выходе из здания автовокзала уходили до линии горизонта автобусные перроны. И все они были абсолютно пустынные за исключением одного, находящегося сразу за выходом на платформу. На нём толпились люди в изрядном количестве, а на маршрутной табличке было обозначено «Зона размышлений».

Не знаю, почему, но я встал в очередь в кассу № 117. Соседние кассы работали, и никто туда не стоял, но я почему-то понял, мне нужна именно эта касса.

Я с удивлением обнаружил, что одет совсем по-летнему. На мне были потёртые джинсы, красная майка с пальмами на фоне заката и видавшие виды кроссовки. На плече у меня был мой любимый рюкзак, с которым я всегда отправлялся в путешествия. Я ещё ухмыльнулся: «Рюкзаккен-дойче с рюкзаком». А ну-ка, посмотрим, что там внутри. Оказалось, что с собой у меня была неизменная бутылка «Старого Кенигсберга», несколько пачек сигарет, две потрёпанные книги Алексея Иванова, «Географ глобус пропил» и «Блуда и МУДО», и подаренная покойным Лёхой выкидуха. «Интересно, она то мне здесь зачем?» – подумал я.

В очереди передо мной стояли четыре человека. Первым был ещё нестарый, пьяненький и расхристанный деревенский мужичок. В руках он держал грязную полуторалитровую бутылку самогона и постоянно к ней прикладывался. За ним стояли три старушки, разного возраста и по-разному выглядевшие. Объединяло их только одно. Все они принадлежали к той категории женщин, что ухайдачивают своих мужей, как правило, годам к пятидесяти пяти, а потом несчастливо доживают ещё лет двадцать-тридцать. Несчастливо, потому что больше некому выносить мозги и портить нервы.

По зданию автовокзала прохаживался здоровенный дядька в форме охранника. Был он толстомордый, румяный, усатый и очень добродушный. Поддерживать здесь общественный порядок никакого смысла не имело, – его и так никто не думал нарушать. Видимо, главной задачей дядьки было подбадривать нехитрыми и беззлобными шутками приунывших пассажиров. На бейджике у охранника значилось «Михаил Архангел».

Как то странно велась продажа билетов. Вместо того чтобы нагнуться к окошку, пассажиры входили в кассу через дверь. Сейчас в дверь в кассу № 117 вошёл стоявший первым деревенский мужичок. Пробыл он там недолго, не больше минуты, вышел с удручённым лицом и, шаркая ногами и опустив заветную бутылку, поплёлся на выход к перронам. Проходя мимо меня, он горестно заметил:

– Эх, ма! Кругом шешнацать! Вот так-то, браток.

– Мил человек, – сказал я просительно, – это у тебя чего в бутылке-то? Самогон, поди?

– Самогон, – ответил мужичок значительно.

– Дай пару глотков, а то страшно, аж жуть!

– Хлебни, мил человек. Не боись! Это страшно, пока в кассу не войдёшь, потом уж ничего…

Я как следует приложился к бутылке и вернул её мужичку:

– Благодарствую!

– Ну, бывай, мил человек, – ответил мужичок и направился на посадку на перрон, где висела табличка «Зона размышлений».

Неожиданно я услышал из-за спины характерный и довольно-таки противный голос:

– Слышь, ты, крестьянин, тебя здесь не стояло!

Я обернулся и увидел расфуфыренную, фигуристую и дорого прикинутую блондинку. Какой-нибудь любитель покупной красоты мог бы описывать её долго. А я скажу просто – типичная светская львица среднего пошиба, и её пластические операции стоили явно больше, чем я заработал за всю свою жизнь.

Меньше всего мне хотелось в этой очереди ругаться и общаться с неприятными мне людьми. Поэтому я скромно ответил:

– Если Вы так торопитесь, мэм, я с удовольствием пропущу Вас вперёд.

– О! Ещё и разговаривает! А тебя никто и не спрашивает, – и светская львица встала в очередь передо мной.

На этот эпизод обратил внимание дядька-охранник и подошёл к нам.

– Дамочка! Ну что же Вы и здесь не можете не скандалить? – сказал он светской львице с добродушным упрёком.