Могильщик кукол

Однажды он вернулся с букетом цветов чертополоха — для нее. Накануне он увидел, как Якоб подарил ей цветы на день рождения. Цветы чертополоха! Как Труда могла подумать, что он жестокий? В своем расстроенном сознании он мог найти тысячу самых убедительных причин, чтобы свернуть кошке шею. А она сама показала ему, как это делается.

За ним нужен глаз да глаз, и, если он поблизости, необходимо следить за каждым собственным жестом. Тея Крессманн считала, что Труде нужно с настойчивостью писать заявления о приеме сына в специальную школу. Тогда она по крайней мере в первой половине дня будет иметь несколько спокойных минут и, возможно, выкроит время на парикмахера. А Бена там обучили бы чему-нибудь: плести корзинки или клеить конверты. Или довели бы до воспаления легких! Труда не могла справиться со своими страхами, а Якоб был не в силах снять с нее хотя бы долю ответственности. У него и так ни на что не хватало времени.

Однажды в июле Якоб взял сына утром с собой на работу, так как Труде безотлагательно требовалось поехать на прием к терапевту в Лоберг, и из-за продолжительности обследования она не могла взять с собой Бена. Оставлять его на Хильду Петцхольд она также не хотела, из страха, что сын вздумает продемонстрировать Хильде, что случилось с ее серой в полоску беременной кошкой.

«Попробуем», — сказал Якоб и позаботился о том, чтобы при распределении работ получить зерноуборочный комбайн на дневное время.

Ему пришлось привязать Бена ремнем к месту рядом с водителем. Только мальчик не смог долго просидеть на одном месте. Не прошло и четверти часа, как он начал жалобно стонать. У Якоба от его стонов сердце просто на части разрывалось, так же как и у Пауля Лесслера, старого Клоя и Бруно, которые все как один потребовали: «Да отвяжи ты его и дай побегать. Здесь он в любом случае ничего не сможет натворить».

Бена отвязали, он некоторое время поиграл на опушке и исчез в зарослях в тот момент, когда все думали, что мальчик никуда не тронется с места. Мужчинам пришлось его разыскивать несколько часов. А когда они наконец его нашли, карманы брюк у Бена были забиты раздавленными жуками, руки и рот полны дикой земляники, на которой, возможно, лисицы оставили яйца глистов.

Вечером Якоб сказал Труде: «Позже, вероятно, можно будет брать его с собой, но пока он слишком неразумен».

Неразумным — вот каким он был. Однако с ним выпадали также и приятные, спокойные часы. Когда он с куклой сидел на полу в кухне. Или по одному брикету таскал Труде уголь из подвала. Или во время представления в цирке.

Бен сидел почти неподвижно на неудобной деревянной скамье рядом с нею в первом ряду, рассматривая происходящее на манеже, закинув голову, стараясь получше рассмотреть мастерство Алтеи Белаши на трапеции. Рот открыт от удивления. Труда дважды быстро, украдкой вытерла ему слюну с подбородка, положила руку на широкие плечи и улыбнулась, заглянув ему в глаза. Бен улыбнулся в ответ и сдержанно прошептал: «Прекрасно делает».

Для Труды час, проведенный в цирке, был исполнен умиротворения. По окончании представления Бен до изнеможения хлопал в ладоши, шумел и кричал «прекрасно делает» молодой артистке до тех пор, пока та не подошла к нему. Сначала девушка, улыбнувшись, только погладила по волосам благодарного зрителя и поблагодарила за громовые аплодисменты, которыми он ее одарил. Затем, поколебавшись, взяла Бена за руку и повела на манеж, туда, где пони в последний раз собирались пройти по кругу.

Гимнастка помогла Бену сесть в седло, сама вскочила позади него на круп животного и проделала еще несколько гимнастических упражнений. И Бен проехал верхом, обеими руками вцепившись в гриву животного, гордый, словно король. Труда видела, что молодая артистка непрерывно что-то ему говорила, как он усердно кивал в ответ и, казалось, был на седьмом небе от счастья. Лицо его сияло. Затем Алтея Белаши отвела его обратно на скамью. И тут — кроме Труды, Антонии Лесслер и Сибиллы Фассбендер, никто так не делал, и уж определенно ни одна красивая молодая девушка, — она взяла Бена за руки и поцеловала в обе щеки.

Бен погрузился в благоговейное молчание и крайне неохотно покинул палатку. На обратном пути добиться спокойствия от него Труде удалось только с помощью ванильного мороженого, купленного в маленьком киоске рядом с аптекой.

Придя домой, он забился с куклой в угол, взял ее за ноги, заставил кувыркаться вперед головой и спиной, раскачивал и выворачивал ей руки и ноги, стараясь повторить трюки, проделанные молодой артисткой на спине пони. Вечером Бен дал Якобу импровизированное представление — подбрасывал куклу в воздух и пытался поймать ее за руки, как гимнаст на трапеции ловил Алтею Белаши.

В девять часов Труда уложила его спать, села с Якобом в гостиной и принялась обсуждать, не сходить ли им еще раз в цирк на следующий день.

«С бельем я разберусь во вторник, — сказала Труда. — Бену так понравилось в цирке. Может быть, девушка снова покатает его верхом на пони. Согласись, что у мальчика совсем мало радости в жизни».