Могилы из розовых лепестков

Вываливая и соскребая хрустящую пищу, я пыталась дышать только ртом. Ничто не было покрыто плесенью, но посуда хранилась рядом с двумя трупами, и как бы сильно я ни любила людей, которым принадлежали эти тела, мне не хотелось есть еду, которая хранилась в одной с ними комнате.

Мы заполнили весь пакет. Пока папа выносил его на улицу, я загрузила посудомоечную машину и наполнила раковину пустыми ёмкостями. А потом я заглянула в холодильник и достала наполовину полную коробку яиц и масло. Я приготовила пенистый золотистый омлет. У меня было искушение добавить в него сыр, но упаковка, которую я нашла в ящике нашего холодильника, уже была просрочена. Я переместила поход в супермаркет в начало своего списка дел, прямо после разговора с Эйсом и Лили.

Мы ели быстро и молча, оба запихивая еду в рот, надеясь, что она сможет заполнить хоть какие-нибудь трещины внутри. Омлета было недостаточно. Я отодвинулась и проверила шкафы на предмет банок с чем-нибудь съедобным. Вместо этого я нашла пачку макарон. Они были кружевными и зелёными.

— Базилик феттучини, — прочитала я вслух. — Ты хочешь?

Папа, который всё ещё скрёб зубцами вилки по пустой тарелке, побледнел.

— Что?

— Я купил это, чтобы удивить твою маму. Она так любила песто, что я подумал… Я подумал, что с поджаренными кедровыми орешками она бы…

Он закрыл всё ещё опухшие глаза, затем снова открыл их. На этот раз они были сухими. Красными, но сухими.

— Я думал, что они ей понравятся. Где-то там должна быть и пачка кедровых орешков.

Я повернулась обратно к шкафу и переложила полупустую коробку с кубиками сахара и банку растворимого кофе, пока не нашла орехи. Вскипятив воду для пасты, я достала сковороду и поджарила ароматные орехи в оливковом масле.

Мама выращивала базилик у забора вокруг кладбища, рядом с кустами ежевики и черники. Когда мне было девять, я сказала ей, что не буду есть ничего, что соприкасалось с землёй кладбища, поэтому она купила специальный контейнер… только для меня.

Боже, я была такой паршивкой.

— Как ты думаешь, дух твоей мамы всё ещё может быть рядом? Присматривает за нами? Или ты думаешь, что это действительно путешествие в другой мир?

Я бросила макароны в кастрюлю и наблюдала, как они толстеют, впитывая подсоленную воду. За несколько дней до этого я могла бы сказать ему, что блуждающие духи и задерживающиеся души — это религиозная выдумка, что смерть — это не какой-то стыковочный полёт в другое измерение. Но теперь, с появлением Гвенельды, всё, во что я твёрдо верила, рухнуло.

— Я надеюсь, что она всё ещё здесь.

— Она снилась мне прошлой ночью, — сказал папа. — Мне снилось, что она катала тебя на качелях, прикреплённых к ветке тех деревьев, что растут у нас на кладбище, только это было огромное. Такое огромное, что оно исчезало в облаках. И там был этот парень. И он стоял напротив твоей матери, и она подталкивала тебя к нему. Но твоя мама на самом деле не была похожа на твою маму. Она была похожа на ту сумасшедшую женщину, которая пришла на поминки. Ту, что убила судмедэксперта, — он одарил меня застенчивой улыбкой. — Я не известен тем, что предсказываю будущее, так что тебе не стоит беспокоиться.

— О том, что Гвенельда будет меня качать? Да… Я не вижу, чтобы это происходило, — я повторила его улыбку, хотя в глубине души его сон раздражал меня. — Как выглядел парень?

— Красивый, я полагаю. С множеством татуировок. Но глаза у него были странные, почти стеклянные. Как у Блейка, — на его щеке появилась ямочка, когда он сделал паузу, чтобы вернуться к своему сну. — Ты же не собираешься сбежать с татуированным парнем, верно?

— Нет. Мне больше нравятся парни с пирсингом, — поддразнила я.

Татуировки принадлежали охотникам. И охотники были в моём дерьмовом списке.

Папино лицо стало таким же светло-зелёным, как макароны в кастрюле. Паста! Я вытащила дуршлаг из нижнего ящика и бросила его в раковину, затем схватила раскалённую кастрюлю и опустошила её, обжигая пальцы о стальные ручки. Я надеялась, что не переварила макароны. К счастью, я сняла кедровые орешки с огня. В неглубокую керамическую миску я бросила пасту с орехами и немного оливкового масла первого отжима.

Когда я принесла всё на стол, то спросила папу, что заставило его подумать о татуировках.

— Только Великий Дух знает, — сказал он.

Великий Дух. Когда папа стал придерживаться индейских верований?

— Разве ты не католик, папа?

— Я? Я больше ни во что не верю. Я был католиком, меня таскали в церковь по воскресеньям, как и большинство здешних детей. Я помню, как мне приходилось носить блестящие кожаные мокасины, которые были такими жёсткими, что у меня всегда были волдыри. И каждый раз, когда у меня вырастали ноги, я думал, что вот оно. Я, наконец, избавился от них, но моя мама, в своей дальновидности, купила все доступные размеры, когда на них была распродажа, — его прежняя улыбка превратилась в широкую ухмылку. — Я думаю, что у меня действительно может остаться пара в моём шкафу. Дорогая старушка мама.

Я бы никогда не смогла использовать это выражение, описывая маму. Она умерла слишком молодой.

— Ты скучаешь по бабушке?