Могу!

— Какое такое доверенное лицо? — чуть ли не взревел Табурин. — Друг? Брат? Отец родной? А кто же доверится в таком деле другу или брату? Да и какие такие друзья и братья есть у Виктора в Канзас-Сити? Перешарьте-ка все его знакомства, и вы увидите, что не только друзей, а даже просто шапочных знакомых у него в Канзас-Сити нет! Да и нигде нет! Такой друг, которому можно довериться в подобном деле, — редкость! И если бы он был у Виктора в Канзас-Сити, так кто-нибудь знал бы о нем! Знаем же мы о его тетке в Гонолулу, рассказывал же он нам о ней! А о ближайшем друге, который ему ближе брата, он все время молчал и за несколько лет ни разу даже не упомянул о нем? Чепуха! Вздор! Колоссальный вздор! Да еще прибавьте к тому, что это должен был быть не друг Виктора, а какая-то его подруга, потому что звонила-то ведь женщина. Так неужели же он мог довериться женщине в деле убийства? Неужели такое можно хоть на минуту предположить? Подумайте только: довериться женщине! Нет, нет! Этот канзасский кусочек в общую картинку никак не вкладывается, нет ему места в ней!

— Вывод? — коротко и серьезно спросил Борс.

— Вывод несомненный: ни сообщника Виктора, ни его доверенного лица в Канзас-Сити не было и быть не могло.

— Кто же звонил?

— Ясно: сам убийца.

— Что-о?

Борс слегка откинулся назад, чтобы как можно лучше рассмотреть Табурина. Смотрел долго, секунд десять. Смотрел и изо всех сил всматривался, словно хотел найти то, чего не было в словах Табурина.

— Звонил сам убийца! — веско повторил Табурин. — А так как звонил не Виктор, то, значит, и не он убийца, а кто-то другой. Вот этого другого и надо искать! Вот в чем наша задача: не подбирать обвинения против Виктора, а искать этого другого, настоящего убийцу!

— В том, как вы понимаете дело, — медленно сказал Борс, — смысл, конечно, есть… Но кроме того есть и поспешность. Я не могу с лету согласиться или не согласиться с вами. Нужно обдумывание и нужна проверка.

— Да, да! — не стал спорить Табурин. — Но обдумывать надо свободно и независимо, т. е. безо всякой предвзятости. Вас загипнотизировали волосы и пуговицы, а вы подумайте-ка независимо от них, т. е. не поддаваясь им. И тогда, пожалуй, этот телефонный вызов опрокинет все обвинение.

— Есть у вас еще что-нибудь? — спросил Борс.

— Есть! Есть еще и вторая мысль, и третья, и четвертая! У меня миллион мыслей, колоссальный миллион!

— Какая же вторая?

— А вот какая! — загнул Табурин второй палец. — Вопрос: почему Елизавета Николаевна в эту ночь спала так крепко? Следствие задумывалось над этим? Расспрашивало ее? А я вот и задумывался и расспрашивал!

— И что же?

— А то, что она вообще спит очень плохо, чутко, часто просыпается по ночам, а потом никак не может заснуть. Да-с! Так почему же убийца был уверен, что вот именно в эту ночь она ни разу не проснется? — выпрямился и с особым значением спросил Табурин. — Почему убийца чувствовал себя уверенным и застрахованным? Ото всего застрахованным: и от стула, который он мог нечаянно толкнуть в темноте, и от ковра, за который он мог зацепиться, и от тысячи случайностей! Согласитесь, что для такой уверенности должна быть причина или, вернее, основание. Согласны?

— Согласен! — признал Борс. — Продолжайте.

— Да продолжать-то нечего, все ясно. Грандиозно ясно! Почему убийца был так уверен? Потому что он знал: Елизавета Николаевна ночью не проснется!

— Сонные таблетки?

— Конечно!

— Но ведь сонные таблетки мог дать ей и Виктор.

— Виктор? — опять разбушевался Табурин. — Когда? Вы подумайте: когда? Он приехал с аэродрома, посидел минут десять, проверил окна и уехал. Так когда же и как он смог за эти минуты заставить Елизавету Николаевну незаметно для нее самой принять сонные таблетки? Мыслимо это? Практически мыслимо это?

— Вывод? — опять потребовал Борс.

— Вывод все тот же! Таблетки должен был дать убийца, но Виктор не мог их дать. Значит, не он убийца! — почти торжествующе заключил Табурин.

— Вы сказали, что у вас есть еще и третья мысль! — подтолкнул его Борс.

— Есть! — все больше накаляясь, как будто он уже что-то доказал и кого-то победил, воскликнул Табурин. — И эта третья мысль — самая важная! Решающе важная, непревзойденно важная! И вы, прошу вас, выслушайте ее с полным вниманием и вдумчиво.

— Уверяю вас, что я слушаю с полным вниманием и вдумчиво. Так что же еще есть у вас?

— Пуговица и волос! Вот та самая пуговица и тот самый волос, которые убедили всех! Не спорю: улика полновесная и, так сказать, решающая! Но есть в ней одно слабое место: в ней не хватает главного!

— Чего в ней не хватает?

— Визитной карточки!

— Какой карточки?

— Обыкновенной. Картонной! Виктор во время убийства должен был потерять на кровати Георгия Васильевича не только пуговицу и волос, но еще и свою визитную карточку: с адресом и номером телефона. Обязательно должен был потерять! Чтобы никаких сомнений уж ни у кого не было: он убил!

— Вы… Вы…