Могуто-камень

— Предположительно. Мы нашли ящик с книгами. Разобранный. Техническая литература, инструкции. Но есть подозрение, что отсутствует книга из научной литературы. На слое пыли есть оттиск от обложки. Удалось четко зафиксировать три буквы: “цов”. С такой фамилией запрещенных к публикации и хранению авторов у меня четверо: Ларцов, Кравцов, Скворцов и Стрельцов. Книг ни одного из них я бы не хотел иметь в своем доме. Сами понимаете — по соображениям безопасности.

— Понял. Хорошо. Спасибо, что связались со мной…

— Это было непросто.

— Да, понимаю. С меня причитается.

— Свои люди, сочтемся.

«С меня причитается» Эту фразу он сказал по русскому обычаю. Означало это, что за получение оперативных данных прямо с места преступления, в обход всех бюрократических проволочек, он теперь что-нибудь должен Васильеву. Сложность была в том, что он не знал — что именно. Это был какой-то негласный и нелепый русский закон, принципы которого ему были не ясны, а объяснить никто не мог. Сложно было оценить оказанную услугу. И потом, когда приходил час расплаты — было невозможно понять, соразмерна ли оказанная взамен услуга или кто-то кому-то остался так же негласно должен. Такие отношения всегда нервировали Войцеха. В них не хватало ясности. Он от души ругнулся — ведь он не просил Васильева ни о какой услуге. Тот сам позвонил, но остался должен почему-то Войцех. Хотя, надо признать, сведения были и своевременны, и важны.

Он наблюдал, как после окончания сеанса радужка чпокнула и выпуклась. Надо будет подкормить голодное око глюкозой и ромашковым настоем. Выглядело оно неважно — белок потускнел и даже пожелтел, а сам шарик выглядел очень уж уставшим. Можно будет попробовать отвар шиповника. Но приучать к своим жидкостям Войцех не торопился.

Внезапно он поймал себя на мысли, что думает о чем угодно, только не о том, что сообщил ему Васильев. К чему бы это? А, собственно, к тому, что сведения были не просто важные, а можно сказать рисковые. Когда дело касалось запрещенной литературы, все было зыбко, нестабильно и очень размыто. И главное — нигде не прописаны критерии. Критерии отдали на откуп спецотделам. И тут надо было быть весьма и весьма аккуратным. С научлитом можно было как сделать значительный прыжок по службе, так и одним неверным действием разрушить карьеру полностью, и всю оставшуюся жизнь проторчать на улицах постовым.

Он все же воткнул пальцы в розетку еще раз и сделал запрос в архив о Гретхен Вольфганговне фон Райхенбах. И к своему великому удивлению, не узнал о ней практически ничего, кроме как то, что приехала она в Российскую среду с отцом и с дедом фон Райхебахами во время великого перерасселения, в возрасте приблизительно двух лет, когда после известной катастрофы и подписания соглашения всех стран мира об Объединенном государстве, в Российскую среду хлынул поток переселенцев из Европы. Ни точной даты рождения, ни ее вероисповедания, ни о состоянии в браке, ни точных биометрических данных, и даже — ни о энергоемкости, ни о чем этом сведений он не получил.

И если бы не два этих факта, которые не укладывались в общую картину легкомысленной шалости, а именно: пропажа предположительно научлита и тайна вокруг личности старухи — безусловно, той самой — была бы какая другая — Войцеху было бы на этот факт совершенно плевать! — возможно он поступил бы иначе: принял бы флюидированный редис, абсорбирующий яд чужой магии, и лег отдыхать.

Но Войцех поднял трубку телефонного аппарата и сказал:

— Журавлиная слобода, дом номер три, Медведева Семена Павлыча.

Трубка тихо щелкнула, пошуршала и знакомый низкий голос ответил:

— Да, Войцех.

— Откуда узнали, что это я? — не смог он скрыть своего удивления.

Голос в трубке хмыкнул.

— У меня определитель номера. — Войцех почувствовал себя наиглупейше, щеки запылали. — Сегодня суббота, что-то серьезное?… Впрочем, приезжай, будем тебе рады.

Войцех выдохнул. С Семен Павлычем он постоянно чувствовал себя туповатым подростком. И тем не менее общение с ним неизменно поднимало его в собственных глазах, и он всегда летел в дом Павлыча на всех парусах.

Он поспешил ополоснутся, надеть свежую отглаженную рубашку, причесать мокрые волосы, и отправился в Журавлиную Слободу. Слишком большой риск влек за собой сегодняшний взлом. С научлитом он мог вляпаться по полной. Шеф первым делом спросит с него за политические мотивы подозреваемых, и если он не ответит, то передаст дело в госбезопасность. А Войцех вдруг понял, что должен сам… непременно сам! расследовать это дело. Оно было его личным, выстраданным все пятнадцать лет. Поэтому ему необходим был совет более опытного в политике человека. Человека, которому он доверял. Который с того самого дня считал самым лучшим другом, а позже и наставником.