«Мой бедный, бедный мастер…»

Как сумасшедший, поскакал по ступеням буфетчик и внизу уже вздумал перекреститься. Лишь только он это сделал, как берет, взвыв диким голосом, спрыгнул у него с головы и галопом взвился вверх по лестнице.

«Вот оно что!» – подумал буфетчик, бледнея. Уже без голо вного убора он выбежал на расплавленный асфальт, зажмурил ся от лучей, уже не вмешиваясь ни во что, услыхал в левом кор пусе стекольный бой и женские визги, вылетел на улицу, не торгуясь в первый раз в жизни, сел в извозничью пролетку, прохрипел:

– К Николе…

Извозчик рявкнул: «Рублик!» Полоснул клячу и через пять минут доставил буфетчика в переулок, где в тенистой зелени выглянули бе лые чистенькие бока храма. Буфетчик ввалился в двери, перекрес тился жадно, носом потянул воздух и убедился, что в храме пахнет не ладаном, а почему-то нафталином. Ринувшись к трем свечечкам, разглядел физиономию отца Ивана.

– Отец Иван, – задыхаясь, буркнул буфетчик, – в срочном поряд ке… об избавлении от нечистой силы…

Отец Иван, как будто ждал этого приглашения, тылом руки по правил волосы, всунул в рот папиросу, взобрался на амвон, глянул за искивающе на буфетчика, осатаневшего от папиросы, стукнул под свечником по аналою…

«Благословен Бог наш…» – подсказал мысленно буфетчик начало молебных пений.

– Шуба императора Александра Третьего, – нараспев начал отец Иван, – ненадеванная, основная цена 100 рублей!

– С пятаком – раз, с пятаком – два, с пятаком – три!.. – отозвал ся сладкий хор кастратов с клироса из тьмы.

– Ты что ж это, оглашенный поп, во храме делаешь? – суконным языком спросил буфетчик.

– Как что? – удивился отец Иван.

– Я тебя прошу молебен, а ты…

– Молебен. Кхе… На тебе… – ответил отец Иван. – Хватился! Да ты откуда влетел? Аль ослеп? Храм закрыт, аукционная камера здесь!

И тут увидел буфетчик, что ни одного лика святого не было в хра ме. Вместо них, куда ни кинь взор, висели картины самого светского содержания.

– И ты, злодей…

– Злодей, злодей, – с неудовольствием передразнил отец Иван, – тебе очень хорошо при подкожных долларах, а мне с голоду прика жешь подыхать? Вообще, не мучь, член профсоюза, и иди с Богом из камеры…

Буфетчик оказался снаружи, голову задрал. На куполе креста не было. Вместо креста сидел человек, курил.

Каким образом до своей резиденции добрался буфетчик, он не помнил. Единственно, что известно, что, явившись в буфет, почтен ный содержатель его запер, а на двери повесил замок и надпись: «Бу фет закрыт сегодня».

МУДРЕЦЫ

Нужно сказать, что, в то время как буфетчик переживал свое при ключение, у здания «Варьете» стояла, все время меняясь в составе, толпа. Началось с маленькой очереди, стоявшей у двери «Ход в кас су» с восьми часов утра, когда только-только устанавливались очере ди за яйцами, керосином и молоком. Примечательно появление в очереди мясистых рож барышников, обычно дежурящих под ми лыми колоннами Большого театра или у среднего подъезда Художе ственного в Камергерском. Ныне они перекочевали, и появление их было весьма знаменательно.

И точно: в «Варьете» было 2100 мест. К одиннадцати часам была продана половина. Тут Суковский и Нютон опомнились и кинулись куда-то оба. Через подставных лиц они купили билеты и к полудню, войдя в контакт с барышниками, заработали: Суковский 125 рублей, а Нютон 90. К полудню стало страшно у кассы.

В двенадцать часов с четвертью на кассе поставлена заветная дос ка «Все билеты проданы на сегодня», и барышники, и просто граж дане стали покупать на завтра и на послезавтра. Суковский и Нютон приняли горячее участие в операциях, причем не только никто ни чего не знал об этом, но и они друг о друге не знали.

В два часа барышники перестали шептать: «Есть на сегодня два в партере», и лица их сделались загадочными. Действительно, пуб лика у «Варьете» стала волноваться, к барышникам подходили, спра шивали: «Нет ли?», и они стали отвечать сквозь зубы: «Есть кресло в шестом ряду – 50 рублей». Сперва от них испуганно отпрыгивали, а с трех дня стали брать.

В контору посыпались телефонные звонки, стали раздаваться со лидные голоса, которым никак нельзя было отказать.

Все двадцать пять казенных мест Нютон расписал в полчаса, а за тем пришлось разместить и приставные стулья для голосов, кото рые попроще. Все более к вечеру выяснялось, что в «Варьете» будет что-то особенное. Особенного, впрочем, немало было уже и днем – за кулисами.