«Мой бедный, бедный мастер…»

– Нет, не помилую, – тихо ответил Иван и, размахнувшись широ ко, ударил лицо по морде.

Тут догадались броситься на Ивана. Он издал визг, отозвавшийся даже на бульваре. Окна в домиках, окаймляющих сад с поэтом, стали открываться. Столик с икрой, с листьями и с бутылкой Абрау рухнул, взлетели босые ноги, кто-то упал в обморок.

В окошке возникла голова фурии, закричала:

– Царица небесная! Когда же будет этому конец? Когда, когда, на конец, власть закроет проклятый «Шалаш»! Дети оборались, не спят – каждый вечер в «Шалаше» скандал…

Мощная и волосатая рука сгребла фурию, и голова ее провали лась в окне.

В то время, когда на веранде бушевал неслыханный еще скандал, в раздевалке командир брига стоял перед швейцаром.

– Ты видел, что он в подштанниках? – спросил холодно пират.

– Да ведь, Арчибальд Арчибальдович, – отвечал швейцар трусли во, но и нагловато бегая глазами, – они ведь члены Описа…

– Ты видел, что он в подштанниках? – хладнокровно спросил пират.

Швейцар замолк, и лицо его приняло тифозный цвет. Наглость в глазках потухла. Ужас сменил ее. Он снизу вверх стал смотреть на командира. Он видел ясно, как черные волосы покрылись шел ковой косынкой. Исчез фрак, за ременным поясом возникли пис толеты. Он видел безжалостные глаза, черную бороду, слышал предсмертный плеск волны у борта брига и наконец увидел себя висящим с головой набок и высунутым до плеча языком на фокмарс-рее, черный флаг с мертвой головой. Океан покачивался и сверкал. Колени швейцара подогнулись, но флибустьер прекра тил пытку взглядом.

– Ох, Иван, плачет по тебе биржа труда, Рахмановский милый переулок, – сквозь зубы сказал капитан.

– Арчибальд…

– Пантелея. Протокол. Милиционера, – ясно и точно распоря дился авралом пират, – таксомотор. В психиатрическую.

– Пантелей, выходит… – начал было швейцар, но пират не заин тересовался этим.

– Пантелея, – повторил он и размеренно пошел внутрь.

Минут через десять весь «Шалаш» был свидетелем, как окровав ленного человека, босого, в белье, поверх которого было накинуто пальто Пантелея, под руки вели к воротам. Страшные извозчики у решетки дрались кнутами за обладание Иванушкой, кричали:

– На резвой! Я возил в психическую!

Иванушка шел плача и пытался укусить за руку то правого Панте лея, то левого поэта Рюхина, и Рюхин скорбно шептал:

– Иван, Иван…

В тылу на веранде гудел народ, лакеи выметали и уносили оскол ки, повторялось слово «Берлиоз». В драную пролетку у ворот мости лось бледное лицо без очков, совершенно убитое незаслуженной плюхой, и дама убитая мостилась с ним рядом.

В глазах у Рюхина затем замелькали, как во сне, огни на Страст ной площади, потом бесконечные круглые огненные часы, затем толпы народа, затем каша из автомобильных фонарей, шляп…

Затем, светя и рыча и кашляя, таксомотор вкатил в какой-то вол шебный сад, затем Рюхин, милиционер и Пантелей ввели Иванушку в роскошный подъезд, причем Рюхин, ослепленный техникой, все более трезвел и жадно хотел пить. Затем все оказались в большой комнате, в которой стояли столик, клеенчатая новенькая кушетка, два кресла. Круглые часы подвешены были высоко и показывали 11 с четвертью.

Милиционер, Пантелей удалились. Рюхин огляделся и увидел се бя в компании двух мужчин и женщины. Все трое были в белых бала хонах, очень чистых, и женщина сидела за столиком.

Иванушка, очень тихий, странно широкоплечий в пантелеевском пальто, не плачущий, поместился под стеной и руки сложил на гру ди. Рюхин напился из графина с такой жадностью, что руки у него за дрожали.

Тут же дверь бесшумно открылась и в комнату вошел еще один че ловек, тоже в балахоне, из кармашка коего торчал черный конец трубочки. Человек этот был очень серьезен. Необыкновенно весь спокоен, но при крайне беспокойных глазах. И даже по бородке его было видно, что он величайший скептик. Пессимист.

Все подтянулись.

Рюхин сконфузился, поправил поясок на толстовке и произнес:

– Здравствуйте, доктор. Позвольте познакомиться. Поэт Рюхин.

Доктор вежливо поклонился Рюхину, но, кланяясь, смотрел не на Рюхина, а на Иванушку.

– А это… – почему-то понизив голос, представил Рюхин, – знаме нитый поэт Иван Бездомный.

По доктору видно было, что имя это он слышит впервые в жизни, он вопросительно посмотрел на Рюхина. И тот, повернувшись к Иванушке спиной, зашептал:

– Мы опасаемся, не белая ли горячка…

– Пил очень сильно? – сквозь зубы спросил доктор.

– Нет, доктор…

– Тараканов, крыс, чертиков или шмыгающих собак не ловил?

– Нет, – ответил Рюхин, – я его вчера видел. Он речь говорил!

– Почему в белье? С постели взяли?

– Нет, доктор, он в ресторан пришел в таком виде.

– Ага, – сказал доктор так, как будто ему очень понравилось, что Иванушка в белье пришел в ресторан. – А почему окровавлен? Дрался?

Рюхин замялся.

– Так.

Тут совещание шепотом кончилось, и все обратились к Ива нушке.

– Здравствуйте, – сказал доктор Иванушке.

– Здорово, вредитель! – ясным громким голосом ответил Ива нушка, и Рюхин от сраму захотел провалиться сквозь землю. Ему бы ло стыдно поднять глаза на вежливого доктора, от бороды которого пахло явно одеколоном.