Мой белый

Почему я полюбила Леню? Он красивый. Талантливый. Странный. Круто играет на гитаре. У него особенная манера говорить: он так немного растягивает слова и еще не выговаривает букву «р». В моем имени нет этой буквы. Это кстати. У него синие глаза, сквозь которые льется свет – холодный, как в операционной. Он носит длинные кофты, которые развеваются, как плащ супермена, и узкие джинсы, как скандинавские музыканты. У него красивые руки, особенно когда он перебирает лады. И светлые волосы. И бирюзовый шарф.

А что я могу сказать о себе?

Я умная.

Это все.

Мама говорит, что этого достаточно. Ей легко говорить – она красивая.

Вера говорит, что этого достаточно. Ей легко говорить – у нее авторитет.

А что я? Я умная и как-то сразу поняла, что Леня вряд ли ответит мне взаимностью. Он стоял у окна, лучи пробивались сквозь его длинную челку, он читал книжку и выглядел как король солнца. Или как солнца этого принц, я не знаю. Словом, этот парень не для меня. В нем все было «слишком». Но это же не повод не пробовать?

Я могла бы подойти и сказать: «Я люблю тебя». Но я бы никогда не осмелилась. Я могла бы отправить записку или написать ему сообщение. Но как бы я потом смотрела ему в глаза?

Петь песню – это делать что-то с ним вместе. Я лучше буду что-нибудь делать с ним, чем издалека любоваться и ждать, что он придумает для меня ответ.

Так и вышло, что теперь по понедельникам и четвергам мы стоим с ним рядом на одной сцене и я фантазирую, будто мы одна музыкальная группа, поженились, прославились и ездим на гастроли.

Поэтому вот: репетируем.

Вера тоже не думала, что мама ее полюбит, поэтому она долго ее изучала, не решалась подойти, смотрела, как она смеется или обнимается с ребятами. Вере казалось, что этот уровень ей недоступен. Что ей нужно подняться еще на ступень, потом еще на ступень и тогда уже подойти и выпить кофе. Но мама ее опередила, протянула руку и сказала: пойдем. Но Вера все равно не перестала подниматься по ступенькам. Внутри она всегда чувствовала себя недостойной. Поэтому она все время доказывала свою любовь: зарабатывала деньги, брала на себя ответственность, строила планы на будущее, вила гнездо.

Почему Вера полюбила маму?

А что мы вообще знаем о тех, кого любим?

Вера всегда говорит, что любовь – это химическая реакция. Точнее, реакция одного существа на запах другого. Она говорит, мы все животные и ничего возвышенного тут нет. Говорит, что с точки зрения биологии – мы просто выбираем партнера получше.

– Но почему ты выбрала маму? – однажды спросила я. – Она ведь встречалась с парнем.

– Все просто, – ответила Вера. – В живой природе бобер же точно знает, что ему нужно найти другого бобра, а утка – не подойдет.

– Иначе бы мы жили в картине Иеронима Босха, – вставила мама.

– Да, – кивнула Вера. – Но вокруг нет боброуток. Это значит, что природа не ошибается – и мы всегда выбираем правильно.

– Даже если бобер еще не подозревает об этом и думает, что он утка, – засмеялась мама.

– Даже если так.

Несмотря на это, мама говорит, что любовь – от Бога. Что Бог дает талант и вдохновение, а заодно любовь. И что любовь – это двигатель, иначе бы талант и вдохновение не могли функционировать. Это такое топливо – чтобы что-то оставлять после себя. Вера говорит, детей. Мама говорит, искусство. Но обе они соглашались, что это в целом одно и то же.

Так что получается? Веру к маме привел Бог, чтобы она писала картины. Маму к Вере – какая-то химическая реакция, чтобы появилась я. Столько всего, и все напрасно: теперь они восемь лет друг с другом не разговаривают, а я между ними – безответно влюбленная.

Дожили.

Глава 21

Если бы

Если бы Леня решил меня поцеловать, я бы забыла язык, на котором говорю. Но Леня пока не решил. После сегодняшней репетиции он просто пошел провожать меня до метро.

Точнее, как?

Просто пошел к метро, а я – туда же.

– Холодно сегодня, – сказал Леня и поежился, как мокрый воробей.

– Угу.

– Давно играешь?

– С детства немного.

– В семье музыканты есть?

– Нет.

– М-м-м. Мама твоя вроде художница? Видел объявления в школе про ее выставку. А кто отец у тебя?

Этот вопрос всегда ставил меня в тупик. Впрочем, мне его почти никогда не задавали, поэтому я так и не придумала на него ответ.

– Врач, – быстро сказала я, решив, что на этой теме я по крайней мере не завалюсь.

– Круто. Какой?

– Да так… Хирург, – и я тут же завалилась.

Но ведь Вера сама соврала, когда мама ее спросила?

А если мы поженимся? Как я покажу ему Веру?

– Неплохо. А я своего не знаю.

Я своего тоже, подумала я. Но было поздно.

– Я и гитарой стал заниматься, потому что мама говорила, что мой отец – музыкант, представляешь? Я иногда сижу, клипы смотрю и думаю: может, этот? Некоторые даже кажутся мне похожими на меня. Из тех, кто мне нравится, конечно.

Он сам засмеялся своей шутке и шмыгнул носом.