Мой белый

«Сижу на уроке и жду: еще минута, еще, я вскочу и побегу вниз, и он распахнет с грохотом дверь, пружинистым шагом дойдет до зала, кинет мне свое «привет, Женьк» и, может быть, даже ударит меня по плечу, как старого друга, старого пьяного друга, который сидит на полу его сквота. Но я не в сквоте, я в секте – такое я себе выбрала божество. Какой поп, такой и приход, я весь приход его, настроенный решительно. И вот минута прошла – я преодолела две лестницы в один пролет и 16 непроницаемых стен. Теперь сижу на полу и продолжаю писать письмо, которое не отправлю. Я жду. Я жду, как преданная собачка на коврике, только без коврика. Потом звонок – и снова вырастут стены. Ну вот. Прошел. Кинул свой привет – я взяла. Алька посмотрела, что я пишу на уроке географии, и сказала: «Полная туча». В общем, ей не нравится, что я опять пишу тебе».

«Мама трясет над моей головой учебником истории: «Куда ты будешь поступать? Как ты будешь поступать?» А я никак не хочу поступать – только правильно. Правильно отправить тебе хотя бы одно письмо. Куртки зачем-то дорожают, ингредиенты для оливье – дешевеют, об этом сказали по радио. Что происходит? Боже мой, через две недели концерт, мы будем петь, я спою тебе – и все закончится или, наоборот, начнется».

«Сегодня мы встретились в столовой. Он сидел ко мне спиной и сосредоточенно ел. Было бы здорово обнять его сзади и прижаться щекой к спине. На обед, кстати, давали котлеты. Сначала они подают их с рисом, а потом то, что не съели, кладут на хлеб».

«Желтая пятиэтажка. Окна в занавесках и цветах. Я пробираюсь сквозь низкие ветки деревьев, сквозь глубокие лужи – к тебе. На меня – сверху – как зажженная спичка – солнце опустило лучи. Протяну ладонь – и сквозь пальцы свет потечет. На моем лице – тень пятиконечная распласталась. Задираю голову и вижу холодное синее небо. «Видите, какое, черт возьми, небо? – говорю я случайным прохожим. – У него – честное слово! – такие же точно глаза». И зачем я так хотела увидеть тебя сегодня? Мне снова хреново. Очень хочу к тебе. И еще эта твоя рубашка…»

«Спросить – всегда очень страшно. А некоторые вещи особенно. Нравлюсь ли я тебе? Мог бы ты полюбить меня? Испытываешь ли ты ко мне влечение? Как об этом спросишь? И что за слово такое ужасное «влечение»? Когда мама и Вера не знали, как задать друг другу тот или иной вопрос, они всегда играли в «Правду или желание». Какие там были правила? Ты знаешь эту игру: можно крутить по кругу бутылочку и стать ее жертвой, можно выкидывать кубик, и проигравший по количеству очков выбирает – отвечать ему на вопрос или исполнять желание. «Правда или желание?» – спрашивала Вера, когда выигрывала. И мама отвечала: «Желание». Никому не хочется отвечать на вопросы. Всем страшно эти вопросы задавать. Тогда они поставили ограничение: не больше трех желаний по ходу игры. Стоит однажды устроить вечеринку, пригласить тебя и предложить эту игру. По крайней мере, я узнаю, хватит ли у меня смелости обойтись без «желаний».

Глава 36

Где остальные

Я вешаю – ты не лайкаешь. Пишу – и не отправляю. Для таких, как ты, есть специальный невидимый лайк – «понравилось молча». Всегда выбирай его, если не хочешь спалиться. Рассказала об этом маме. И добавила: «Вот почему Вера никогда не лайкает твои фото». – «Ясно, – сказала мама. – Теперь понятно. А как быть со всеми остальными?»

«Ну а что остальные», – спросила я. Остальные ничего – какое нам дело до остальных. В любви нет и не может быть никаких остальных, как будто стоишь одна посреди пустой площади, и в мире есть только еще один такой человек, и хорошо бы вам встретиться. Мама говорит, что это максимализм. Но ведь это прожиточный минимум.

Завтра у нас будет репетиция. Как это я научилась так удобно жить – от репетиции до репетиции. Время тянется долго, когда чего-то ждешь, хотя иной раз кажется, что дни пролетают мгновенно – только начну тебе писать, а уже вечер.

В одном из своих неотправленных писем мама писала Вере о том, как все начиналось. Я понимаю, зачем она писала: чтобы запомнить все до мелочей, чтобы и через восемь лет не забыть. Не забыть и через двадцать. Говорят, память устроена так, что через минуту ты уже не помнишь, как все это было, тем более не помнишь и через год. При этом ты не замечаешь, что что-то забыла, а что-то выдумала, просто один кирпичик воспоминаний незаметно замещается другим, и правды уже не знает никто. Поэтому я и делала свои фотографии – на память я не надеялась. Мама тоже хотела запомнить какие-то мелочи – что шарф был голубой, а не синий, что мрак был темным, как во дворе-колодце в ноябре, что собака лаяла, как в деревне, такая случилась тишина. Всего минута – и это прошло. Стоит запомнить. Там, на заиндевевшей лавочке, мама впервые поцеловала Веру, потому что в орешке-предсказании ей выпал ответ: «Все двери открыты, выбери правильную». И мама выбрала.

Расстаться – тоже было выбором. Просто другая дверь на этот раз была правильной.

Завтра увижу тебя и буду петь.