Мой белый

И правда. У Али всегда был ответ на все: а кто, если не я? Она – прирожденный друг.

«Аля, пойдешь со мной на двойное свидание? – А кто?» «Аля, дашь списать домашку? – А кто?»

Вот и сегодня. «Аля, ты же покрасишь мне волосы в синий? – А кто?» Так что она взяла черную щеточку, окунула ее в белую краску и начала меня осветлять. Сначала все получилось желтым, а потом – обратилось в синий.

Мы выпили банку пива и полезли на крышу. Я не боялась, потому что мы были вместе.

– Спасибо, что стала моей подругой, – сказала я в приливе нежности, глотая пиво на морозе.

– А кто? – привычно сказала Аля. – Кто еще будет возиться с тобой, чокнутой. Ну давай – рассказывай, что там твой лосось. Я же вижу, ты не можешь молчать.

И как она всегда знает?

– Люблю.

Ночью мы с Алькой всегда переписывались.

Женька (00:54:23)

Я так люблю его. Просто жопа!

Алька (00:54:36)

Говно!

Женька (00:54:55)

Ставки сделаны, ставок больше нет.

Глава 42

Пирог и белка

Ну вот, предпоследний штрих. Сегодня генеральный прогон – завтра концерт. Леня сказал, что придет только к репе – в школу я не пошла. Лежала, смотрела в потолок, потом на пол, придирчиво рассматривала свои ноги. Определенно Леня не влюбится в такие ноги.

Что вообще во мне любить?

Я встала и подошла к окну. Два дерева жались друг к другу, лысыми и бурыми ветками друг друга же отталкивая. Похоже на жизнь.

Открываю все время нашу с ним переписку и перечитываю. Будто надеюсь между сухих строк найти еще что-нибудь. Ростки какой-нибудь любви.

Когда я болела, он спросил меня, был ли врач.

Врач был.

Мне диагностировали любовь, она на кардиограмме, как аритмия.

Прижимаюсь лбом к окну так, что оно сейчас, кажется, лопнет. Холод сходится в одной точке. Когда у меня в детстве болел живот, я шла на уроке в туалет, задирала майку и прижималась голым животом к холодному кафелю. Не знаю, как это работает, но боль уходила.

Впрочем, сейчас не так.

Если я все же решусь когда-нибудь отправить Лене любовное письмо, возьму за основу сказку про белку, в которой нет ни слова о любви.

Потому что любовь не нуждается в словах.

Вот она:

«Однажды зимой белка написала письмо муравью:

Дорогой муравей!

Муравей муравей муравей муравей муравей муравей муравей муравей муравей дорогой муравей муравей муравей муравей муравей дорогой муравей дорогой муравей муравей. Белка».

Что мне на самом деле сейчас нужно, так это встать, поесть и подготовиться к прогону. Я заглянула в холодильник и нашла там только картофельные драники и пирог с капустой. Все из кулинарии через дорогу.

На ужин мама обычно заказывает доставку или наборы продуктов, из которых мы что-то быстро готовим прямо перед ужином.

Готовка – не наш конек, наш конек – горбунок.

Зато мама может круто еду писать. Ей даже однажды делали заказ на серию картин для ресторана.

Я грею в микроволновке драники и с трудом запихиваю их в себя, потому что внутри уже все горит и дрожит от нетерпения, а пирог кладу в пластиковый контейнер. «Наверное, он голоден», – думаю я, и радость поднимается к гортани.

Когда я говорю о чем-то – я говорю о нем.

Пою о том же.

Я прихожу на репу с тупым пакетом. Пакеты, скорее всего, не бывают тупыми, но мой именно такой. Внутри – пластиковая коробка с пирогом.

– На, – говорю я и протягиваю ему пакет – так, будто он может ударить меня током, и лучше бы его не касаться. Он смотрит на меня с удивлением, в глаза, которые пытаются спрятаться в теле, которое я пытаюсь спрятать. Он принимает тупой пакет из моей руки, вытянутой вперед, как будто это селфи-палка.

– Это пирог, – говорю я с небрежностью, доведенной до абсурда. – Подумала, вдруг ты опять не успел поесть, а у меня осталось. С обеда.

– Я не успел, – он улыбается. – Спасибо.

Я читала, конечно, что путь к сердцу возлюбленного проходит через желудок, но не очень-то верю в это. Впрочем, на войне все средства хороши.

Вот он садится как йог на пол у сцены, открывает коробку и ест мой остывший пирог. Крошки падают на пол, на губах – соус. Он даже ест красивее всех.

Неужели я смогу любить кого-то так же, как тебя? Глава 43

Бежать

В зале было не протолкнуться – набились все классы и родители, учителя, даже уборщицы застыли с ведрами. Вместо занавеса нам разрешили повесить «дождик», кубометры «дождика», как в фильме «Реальная любовь» или в любом другом фильме про американскую школу. У нас-то тут не Америка, но директор пошла навстречу. «Только убирать будете сами», – сказала она. Хотя что там убирать? «Дождик» в хозяйстве неприхотлив, если только кошка его не съест и не стошнит им потом. Такое уже бывало. Но в школе нет кошек. Мы с Леней стояли на стремянках и два часа привязывали «дождик» к палке от занавеса – тяжелого и пыльного, как мешок из-под картошки. Когда мы закончили, получился «ливень».

На фоне этого ливня мы и будем выступать. Ударные, безударные. Все блестело в луче софита, направленного прямо в центр сцены.

Сначала мелкие споют про елочку. Это наш хор.