Мой белый

Потом средние дадут спектакль-хоррор про робота, укравшего Новый год, и алгоритм, который поможет его вернуть. Уроки программирования пользуются в нашей школе успехом.

Потом биологичка и завуч расскажут о раздельном сборе мусора. О том, как важно складывать картон в бак «Вторсырье», а собачьи какашки в «Смешанные отходы». Потому что наша школа участвует в экологическом марафоне. Мы в этом году собрали больше всех пластиковых крышечек и сделали из них карту мира.

«Мир, как мы его знали, подходит к концу», – скажет биологичка.

Зал взорвется аплодисментами.

Так написано в сценарии: «Тут зал взрывается аплодисментами». После этой фразы в сценарии некий Сережа со стендап-номером, а потом наш «Лосось».

Мы вроде как гвоздь программы. В этот момент все родители уже поддали в фойе халявного шампанского, а ученики выпили пива за гаражом. И все готовы танцевать.

Мы стояли с Леней за кулисами, а я думала о том, как провела эти два месяца, которые сошли бы за годы.

Какой ты и почему ты? Леня, я так много раз задавала себе этот вопрос. Я каждую ночь ложилась с мечтой о том, что завтра проснусь, и снова будет утро, и я увижу тебя. Ты будешь сидеть в столовке с книжкой за круглым учительским столом, волосы стекут вниз, как упавшие лианы в джунглях, ты будешь поправлять их правой рукой, забрасывать наверх, а они, непослушные, все равно будут падать. А я – на тебя смотреть.

Однажды ты повернулся, вилка застыла в руке, а я не успела отвести взгляд. Что может быть страшнее и прекраснее, чем взгляд человека, который вызывает у тебя внутреннюю турбулентность? Ты задержал свой взгляд, немного удивился, кивнул мне и помахал рукой, а меня всю лихорадило, и мне казалось, что это очевидно.

Твои глаза – нет ничего прекраснее твоих глаз. Твоих ресниц. Твоих плеч, локтей и коленок. Твоей селезенки и мышц. Мне кажется, губы горят, как я хочу тебя целовать, но ладони мои холодные, как в мороз.

Это и есть любовь, Леня.

Это и есть любовь.

Я бы ни за что не перепутала ее ни с чем другим, потому что ничто другое не заставляет меня бежать.

Так что я подхватила ноги в руки и понеслась прочь, будто вспомнила что-то очень важное, например что у меня есть ноги, и ноги нужны, чтобы бежать, а куда я бегу – совершенно не важно, просто потому что кровь моя от твоего взгляда так разгоняется по венам, что нужно ее как-то усмирить, как-то успокоить, как-нибудь снять накал.

Однажды мама взяла меня на настоящий летный тренажер, там мы сидели будто бы в кабине воздушного лайнера, и заслуженный пилот объяснял, что есть положение невозврата, так что, если опустить рычаг для взлета и самолет помчится по полосе, остановить его уже нельзя и можно только взлететь. Так вот, когда ты смотришь на меня, Леня, ты опускаешь во мне рычаг, и я взлетаю – выбора у меня нет.

И вот теперь мы за сценой. Ждем своего выхода.

Мне сложно относиться к этому как к финалу, да и какой это вообще финал?

Новогодняя ночь – всего лишь подножка, и главное ее весело проскочить.

Но я почему-то думала, что это какой-то рубеж.

Сердце мое выскакивало из-под ребер. Не потому даже, что весь зал будет смотреть на меня, а потому, что после того, как мы споем, мне придется тебе сказать.

Глава 44

5 Минут

Еще пять минут, Леня, еще пять минут.

Мы стоим за кулисами, и мое сердце бешено колотится. Иногда у меня даже темнеет в глазах, и я глотаю холодную воду из бутылки.

За минуту до выхода мы встаем в круг, как футболисты, кладем руки друг другу на плечи, сходимся лбами, и Леня говорит: «Сыграем, ребята, давайте не облажаемся».

Я нахлобучиваю корону и медленно выдыхаю. Руки дрожат, но надо попытаться удержать хотя бы микрофон. Про себя я сразу решила: если что, сяду на пол, как будто так и было задумано.

Все стихло. Кто-то кашлял в зале, но в целом было оглушающе пусто. Леня шепнул: «Давайте!» И жестом, которым смахивают крошки со стола, погнал нас на сцену.

Прожектор ослепил меня, и это было кстати: я не видела в зале лиц, только слышала шепот. Как обычно, когда я оказываюсь внутри самого безнадежного страха, меня отпустило – и я подошла к микрофону, будто бы в ватном шаре, цепенея от адреналина.

Леня взял первый аккорд.

Я закрыла глаза.

Ну что?

Кажется, это случилось с нами: мы стоим на сцене плечом к плечу, он играет – я пою.

Разве не этого я хотела?

Но «в эту секунду всего этого становится недостаточно» – так сказал Гришковец в своем первом альбоме.

Люди – твари ненасытные.

Что еще рассказать про это мгновение? Однажды Вера ходила на свадьбу коллеги. По возвращении мама спросила ее: ну, что там было? Вера ответила просто: много еды, жених в черном, невеста в белом.

Так и здесь: он играл, я пела, потом все закончилось.

Музыка cмолкла, и зал взорвался аплодисментами.

Мы три раза вышли на поклон, два последних Леня держал меня за руку. Это было так по-настоящему и так нереально одновременно.

Я смотрела в зал, надеясь увидеть маму и Веру, но видела только сверкающий луч софита. Глава 45

Вспышка