Мои бенгальские подруги

Потом в общежитие стали приходить посылки. Собственно, полупосылки. Мама из Шилигури удвоила содержание того, что посылала раньше, потому что к одной дочери у нее прибавилась вторая — «дочь из далекой страны», как она меня называла. Итак, в общежитие стали прибывать посылки, делимые пополам: две домашние лепешки, два мешочка сладостей, четное число мандаринок, два сложенных листочка бумаги, на одном «Моей любимой Буль-Буль», на втором «Моей любимой Гане». Дело, конечно, не в еде. Главное для меня было то, что за несколько сотен километров, на севере, теперь был человек, для которого после моего отъезда его собственный дом опустел, что в этой далекой от родины Стране я уже не одинока, что здесь у меня есть та, кто свой дом считает и моим. А значит, я уже не в далекой ртране, а немножко и дома.

Конечно, писать милые письма может кто угодно, но соединить горячее чувство с домашними лепешками и с заботой о том, не дует ли вам ночью в спину, — это может только мама.

Шилигури, первого дня месяца картика, года

1373 бенгальского летосчисления.

Моя любимая Гана!

Вот уже неделя, как вы уехали, а ты еще ничего не написала. Я беспокоюсь, хорошо ли вы доехали. Здесь теперь все опустело. Мы все о вас думаем. Я особенно часто вспоминаю вас по вечерам, когда ложусь спать.

Ты уже купила теплое одеяло? Ночи теперь холодные, смотри не простудись! Ты знаешь, как я страдаю со своей больной спиной.

Посылаю тебе немножко сладостей. Эти шарики называются «наркел нару», их готовят из кокоса и сахара. Если они тебе понравятся, я напишу тебе рецепт, чтобы ты их могла приготовить своей маме. Можно ли у вас достать кокос?

Напиши скорее, Гана, я беспокоюсь. Учись хорошо и передай маме и отцу от нас всех большой привет.

Твоя мама.

Со своей второй индийской мамой я познакомилась в Шантиникетоне.

Какая-то незнакомая бенгалка на ломаном английском языке спросила меня, как пройти на почту, я объяснила ей по-бенгальски. Она удивленно и ласково посмотрела на меня.

Через четырнадцать дней ко мне зашла соседка по общежитию и принесла новое сари:

— Это тебе послала наша мама.

— Как? — удивилась я. — Ведь я ее не знаю.

— Знаешь. Недавно ты ей показала дорогу на почту. Ей очень понравилось, что ты знаешь бенгальский и носишь сари. Она заметила, что твое сари уже поношенное. Вот она и купила новое. Ты не обижайся, она сделала это от чистого сердца.

Эта мама жила в Калькутте. Когда потом я приезжала туда, то всегда заходила к ней в гости. И при этом руководствовалась не только нежными дочерними чувствами. Часто приходила потому, чтобы переночевать. Это было очень удобно. Мне не надо было заранее ничего заказывать, и я могла быть уверена, что в любое время их дом для меня открыт и моя калькуттская мама будет рада приготовить что-нибудь вкусненькое.

Во время своего последнего визита в Калькутту я приехала в десять часов вечера и с вокзала позвонила маме только затем, чтобы сообщить, что зайду к ней завтра. С решительностью, свойственной всем матерям, она заявила, что мне незачем ночью бродить в поисках гостиницы, и потребовала, чтобы я тут же ехала к ним.

Через час возле их дома, у остановки трамвая (с десяти часов), меня ожидал один из маминых сыновей (а значит, мой брат), а дома — ужин и сияющая мама. Она беспокоилась, что до своего отъезда из Индии я не успею к ним зайти.

У меня много бенгальских матерей. Они меня словно удочерили. Я познакомилась за тот год со множеством бенгальских домов, и только сначала у меня бывало чувство, что я вхожу в дом как иностранка. Потом я поняла что мои бенгальские мамы принимали меня за члена своей семьи. В дверях обычно возникала фигура хозяйки со связкой ключей, прикрепленной к уголку сари. С улыбкой она приглашала войти в дом:

— Входи, доченька. — Эти слова открывали мне двери в дома моих новых друзей.