Мои больные (сборник)

Прошло больше часа. Пробежало уже человек 500. Смотрю, один солдатик бежал-бежал, вдруг перешел на шаг и упал лицом в траву… Прямо возле нас. Приподняли его, повернули лицом кверху, а он, красный, потный, не дышит и без пульса. Раздумывать было некогда. Сразу приступили к оказанию помощи. Я проводил непрямой массаж сердца, а санинструктор, устроившись у солдата «в голове», открывал ему рот и делал вдох рот в рот: один на мои 4 качка в области грудины. Казалось, что время бежит, мы сами тут же взмокли – то ли от жары и напряжения, то ли от волнения. Остановившись на секунду, присмотрелись. Задышал! Дали ему попить водички и оттащили в тень, к машине. Сняли с него гимнастерку и мокрым полотенцем вытерли ему лицо, голову и грудь. Измерили давление: 115 на 80 мм рт. ст. Но у него сохранялась слабость, и болело в висках. Был он небольшого роста и не из числа гренадеров. Он уже мог сидеть, но мы его погрузили на носилки и отвезли в медпункт, а позже в госпиталь.

Что это было? Солнечный удар? Но сердцебиения не было минут десять. Что-то большее? Отбор в ВДВ был строгим, но ведь всего исключить было нельзя. Солдат был первого года службы, но прослужил уже месяцев 10 и даже прыгал с парашютом. Органической патологии сердца в госпитале установлено не было, солдат был выписан в часть, но был освобожден от участия в кроссах и поставлен на врачебный учет.

Ранение легкого

День закончился, было уже темно (ноябрь 1987-го года), когда в Кабульский госпиталь с аэродрома был доставлен раненый в левую половину грудной клетки в очень тяжелом состоянии. Было известно, что ранение было огнестрельным и сопровождалось массивным гемотораксом. Их обстреляли по дороге в Кабул. Лейтенант Т-дзе, грузин, сидел на броне. Вражеская пуля, срекошетировав, пробила грудную клетку, В клинике превалировали последствия резкого смещения средостения вправо с развитием острой дыхательной и сердечно-сосудистой недостаточности и явления геморрагического шока. В медроте до отправки в Кабул, вероятно, была предпринята попытка ликвидации гемоторакса, чтобы спасти ситуацию, но гемоторакс тотчас же накапливался.

Раненый тяжелел, и поэтому рискнули отправить его в Кабул, где была возможность оказания квалифицированной хирургической помощи.

После доставки раненого в госпиталь его из приемного отделения после рентгенографии легких сразу отвезли в операционную. Я затесался среди персонала операционной и все видел и слышал. Чем можно было объяснить устойчивость накопления крови в плевральном мешке слева? Ранением легочной ткани? Под наркозом вскрыли грудную клетку слева. Выявили участок ранения легкого, ушили его, но плевра вновь наполнилась кровью. Ее реинфузировали через правую подключичную вену, где поставили подключичный катетер.

Уточнили ход ранения. Пуля рванула левое легкое и, ранив подключичную вену, «упала» в задний синус. Здесь пулю нащупали и извлекли. К сожалению, поздно и с трудом вышли на раненую вену – источник кровотечения. Ушили и ее. Но раненый в силу всей совокупности причин, несмотря на перфузию ему за все время до 8 литров крови, включая реинфузию крови из плевры, буквально истек ею. В реанимацию из операционной раненого привезли в час ночи.

У хирургов тяжелая и часто неблагодарная работа. Не выжил, погиб этой же ночью лейтенант Т-дзе. Это наблюдение было приведено в моей книге «Кабульский дневник военного врача» (Саратов, 1996).

«Глаза инсульта»

В 1972 году в нашу клинику доставили Надю К-ву, только что окончившую школу. Головные боли, рвота. Обследование с участием нейрохирургов выявило аневризму одной из центральных мозговых артерий. Режим был постельный, но девушка вела себя активно, даже писала дневник. Вскоре произошел разрыв аневризмы и развился геморрагический инсульт. Больная продолжала оставаться в реанимационной палате терапевтической клиники, так как перевод ее в нейрохирургический стационар был уже невозможен. Вели ее консервативно, апоплексическая кома сохранялась.

Было удивительно, но на фоне обездвиженности и отсутствия глотательного рефлекса, взгляд ее казался совершенно осознанным. Более того, когда с ней заговаривали, особенно негромко, в глазах ее появлялись слезы. Слезы текли по щекам, и их приходилось вытирать. Прежде всего, она реагировала на общение с ней родных и друзей. Это казалось невероятным, но было ощущение, что она все-таки что-то видит и слышит. Эту девушку в клинике знали, и поэтому плакала не только она.

Вскоре состояние ее ухудшилось, кома стала глубже, глаза потускнели и провалились в глазницах. Она умерла.

Складывалось впечатление, что гибель мозга даже в процессе возникновения инсульта какое-то время частична, и возможность сознания, зрения и слуха в это время сохраняется.