Мой человек

– Как интересно… – Я обняла Алёшу и сидела рядом с ним, ни о чем особенно не думая. Мне так не хотелось выходить из этого особого состояния – когда любовь везде, когда ее так много, что можно не бояться ее потерять. Как можно потерять то, из чего сейчас соткан весь мир?

Дома меня ждал сюрприз. Приятно пахло печеным тестом, корицей. Мариша приготовила праздничный ужин – испекла то ли булочки, то ли пирожки, неровные, но симпатичные, выложила их горочкой на блюдо, как часто делала моя бабушка и никогда не делаю я, потому что и не пеку толком, достала красивые чашки, которыми мы не пользуемся – кто-то мне подарил на работе, – даже раскопала где-то нарядную скатерть и постелила ее на кухонный стол.

Я обняла, поцеловала дочку, неожиданно почувствовав, что я о ней соскучилась. Мой притупленный новыми чувствами материнский инстинкт встрепенулся. Я поняла, что совершенно не думала о Марише, не знаю, что она делала, как жила эти дни. Я была поглощена собой и своими чувствами. Мир мой был полон, и в нем места для Мариши, получается, не было совсем.

Я подержала ее рядом с собой, не отпуская.

Мариша, уткнувшись носом мне в волосы, сопела, как огромный теплый котенок, ласковый и чуть настороженный.

– У тебя все хорошо? – спросила она меня, не поднимая головы.

Я отодвинула ее от себя и посмотрела в глаза:

– Да, а у тебя?

– Тоже.

– Давай ужинать, мам. Ты ведь голодная?

– Да. А почему вдруг такой праздник, с пирогами?

– К твоему возвращению.

– Хорошо…

– Мам… ты… здорова? – второй раз спросила Мариша.

– В смысле? – Я откусила пирожок. – М-м-м… какие пирожки… чудо… тесто готовое?

– Нет. Я сама сделала тесто, это легко… Мам… Ты ведь в больнице была, да?

Я с удивлением посмотрела на Маришу.

– В какой больнице?

– Я встретила с твоей работы Татьяну, которая с тобой в соседнем кабинете сидит. Она сказала, ты на больничном.

– Ну… да… то есть… – Я замялась. Как-то о такой возможности я не подумала. Я вообще ни о чем не думала. Я сбежала и была счастлива.

– Мам… – Мариша опять обняла меня теплыми руками и стала плакать. – Я все поняла. У тебя что-то не так… Ты обследование делала, да? Не хочешь мне говорить?

Я погладила дочку по щеке.

– Ты устало выглядишь.

– Мам!.. Я имею право знать правду.

– Я сама ее не знаю, Мариша. Я ездила в Минск, на самом деле.

Дочка с недоверием уточнила:

– На фестиваль?

Надо было или продолжать врать, или говорить правду. И то, и то было сложно. Поэтому я промолчала.

– Тебе ничего не дали, да? Мам…

– Ну, в общем, да. Но все прошло хорошо. Вот фотография.

Мариша посмотрела на фото, которое я ей сейчас показывала в телефоне, закусила губу и опять стала смотреть на меня страдальческими глазами.

– Я видела это фото в Интернете, мам.

– Ну… да. Это… общий вид выставки… Там некогда было… в общем… фотографировать…

– Ты не хочешь говорить?

– Как твои котята? Как Розочка?

– Почти не отходит от них. Сразу к лотку приучилась, умная кошка. Я думаю, ее выбросили. А котята еще не ходят, падают. Мам… – Мариша потерлась носом о мое ухо. – Не уезжай больше на фестиваль, пожалуйста… И ты еще ничего толком не писала. Я так плакала… так боялась…

– Не выдумывай. Ты не умеешь плакать.

– Научилась.

Очень странное состояние. Пускать дочь на территорию своей запретной любви? Делиться с ней моими радостями и сомнениями? Она будет меня осуждать, или же она встанет на мою сторону, где поют птицы, где наступила прежде времени прекрасная весна и все летают, преодолевая силу притяжения? Потому что вот оно – счастье? Какого не было и не бывает…

Я вздохнула.

– Я тебе все расскажу, но чуть позже, хорошо? Соберусь с мыслями. У меня все в порядке. Не беспокойся.

– Ладно.

– Я съем еще пирожок, этот вот с чем?

– С картошкой и грибами.

– Потрясающе! Никогда не думала, что ты станешь таким кулинаром.

Мариша кивнула и достала из холодильника мисочку.

– Я забыла про салат. Ты же любишь такой, да?

Мне было приятно и стыдно одновременно. Мы в Минске ели с Алёшей в замечательном ресторане при гостинице, где чего только не готовили, и все было вкусно. А Мариша думала, что я в больнице. Теперь я понимаю, что означали ее ласковые и встревоженные сообщения. Пару раз она пыталась звонить, но я не хотела так уж открыто врать и отвечала письменно.

Собственно, почему бы не сказать ей об Алёше? Тем более она его видела. Не могу. Хочу, чтобы это была моя тайна, а не наша с ней общая. И не это главное. Главное – что-то другое, то, что я не хочу формулировать. Как только я это сформулирую, все пропадет. И окажется чем-то другим.

На следующие выходные мы с Алёшей договорились поехать в Калужскую область. Он знал там хороший загородный отель, я не стала спрашивать, бывал ли он там с семьей, потому что не хотела этого знать. Не ревновать к Вике было теперь невозможно, но я изо всех сил пыталась не ревновать, потому что на самом деле не имела на это никакого права.