Мой человек

Маленький автобус, в котором я ехала, стал поворачивать налево, а я обернулась. Алёши на остановке уже не было. Значит, он не думал, что я, как в кино, выскочу из маршрутки, побегу к нему…

Я так и доехала почти до дома одна. За одну до моей остановки вошла бабушка или, возможно, прабабушка с внуком лет пяти. Внук чего-то хотел, добивался повторением одной фразы «Хочу-хочу-хочу…» А бабушка-прабабушка убеждала его:

– Хочется-перехочется-перетерпится…

Так они и разговаривали. Мальчик то принимался плакать, то уже сам смеялся, бил ногами сидения, принимался бить бабушку-прабабушку, а она, твердой рукой отводя его ножки, обутые в серебристые сапожки, без устали повторяла ему все ту же чудесную формулу «хочется-перехочется-перетерпится»… Мне даже стало интересно, из-за чего они так оба завелись. Ведь можно было ребенку объяснить – например, что это вредно, или можно сделать в другой раз, или еще как-то. Но оба упрямца стояли на своем. Я улыбнулась про себя. Роман в комиксах, прямо про меня…

У подъезда я столкнулась с Алиной.

– Слушай, подожди! Э-э-э… – Алина запнулась.

Я поняла, что она забыла, как меня зовут, у нее это иногда бывает.

– Смотри, – продолжила она, снимая коричневые очки с дымчатыми стеклами. – Как тебе кажется – одинаковые глаза у меня? – Алина растопырила глаза пошире и, не мигая, стала смотреть на меня.

Я пригляделась.

– Не знаю. Вроде да. Или один косит…

– Косит?! – взвилась Алина. – Ты ничего не понимаешь! Мне все говорят, что после пластики один глаз меньше стал. Я даже измеряла его – ничего не меньше. Ну, как?

– Не меньше. Может, второй больше стал?

Алина засмеялась и опять надела очки.

– Пока так похожу. Ты не надумала к хирургу?

– Мне и так пятнадцать лет на вид дают, – сказала я.

– Сколько-сколько?!

– Пятнадцать. Спиртное не продают.

– Нет… неправда… Ты очень плохо выглядишь…

Конечно, неправда. Конечно, плохо выгляжу. А как мне еще выглядеть, когда в прекрасный осенний день, подарочный, может быть, последний, я сказала самому лучшему в мире мужчине, что никогда больше не увижу его?

Я обернулась к Алине, которая стучала мыском ботинка о бортик асфальта, пытаясь счистить грязь.

– Хочешь, пойдем проверим? – сказала я. – Если мне сейчас продадут спиртное, я проиграла, куплю бутылку и отдам тебе. А если нет, то ты согласишься, что мы с тобой ровесницы. И больше не будешь ко мне привязываться вообще ни с чем.

Алина раскрыла рот – то ли от удивления, то ли от обиды, а я махнула рукой и пошла домой. Вот, не успела расстаться с Алёшей, как стала бросаться на людей.

Я услышала сигнал сообщения.

«Я согласен».

Не надо было ничего отвечать, не надо было спрашивать, на что он согласен. Но я, заходя в лифт, все-таки написала: «С чем ты согласен?» Я загадала – если сообщение не отправится в лифте, всё, удалю его и отвечать не буду. Но оно отправилось. И Алёша тут же ответил:

«Я согласен ждать до весны».

Я выдохнула. Что ж. До весны, так до весны.

Придет весна, подует теплый ветер, я надену свой весенний светло-голубой плащ, пойду к нему на концерт… И после концерта Алёша выйдет ко мне, мы возьмемся за руки и пойдем далеко-далеко, в волшебную страну, где нет слякоти, промозглого ветра, где нет вранья и подлости, бед, горестей и одиночества, туда, где нет других законов, кроме закона любви.

Москва.

Сентябрь 2017 – июнь 2018

Фокус

Я посмотрела на небо,

а на небе солнце во все лучи

сморкается от плачев…

Из рассказа маленькой девочки

В четверг мы пошли с детьми в цирк. Обычная родительская суббота была перенесена на четверг, потому что так оказалось удобно моему бывшему мужу. Начался дачный сезон, и тратить драгоценный день на капризных, требовательных, легко устающих детей ему было жалко. Поэтому он купил билеты на четверг и встретил нас около цирка с предусмотрительно заготовленной в руке салфеткой.

– Папа, ты что, плачешь?! – крикнула еще издалека маленькая Маша и стала теребить меня: – Папа плачет, мам, папа плачет…

Старший брат Лёша изо всей силы дернул ее за руку:

– Завянь! Папа обидится… Он тогда убежал из-за тебя! Ты выла…

Тут уж я дернула Лёшу:

– Потом выясните, кто выл, кто не выл… Сам хорош.

Когда мы приблизились, румяный и уже загорелый Федор чихнул, два раза откашлялся, сморкнулся и только тогда взглянул мне в глаза.

– Заболел? – спросила я, все-таки надеясь, что он представляется.

На самом деле я боюсь всяческих инфекций, как огня. Ведь румянец может быть и от температуры… А у нас если заболеет один – неизбежно потянется и второй. Если же болею я, то жизнь в доме вообще останавливается. Хуже нет – ходить по квартире охая, сморкаясь, чихая и осознавая при этом, что каждый мой выдох содержит мириады вредных бактерий, что я сама сейчас – самый главный враг своих детей и деться мне некуда, не спрячешься, не убежишь, как Федор.