Мой Дантес

– Для начала я хочу привести слова самого Пушкина, которые он изрек в тот период, когда начал работать над историей Петра Первого. Вот они: «Об этом государе можно написать более, чем об истории России вообще. Одно из затруднений составить историю его состоит в том, что многие писатели, не доброжелательствуя ему, представляют разные события в искаженном виде, другие с пристрастием осыпали похвалами его действия».

– Ох, ты ж! – Старик возбужденно хлопнул в ладоши. – Да с ним самим ведь так же поступили. Ну, как с Петром – одни доброжелательствовали, другие все искажали.

– А вот свидетельство Соллогуба по поводу дуэли, – продолжала я. – «Все хотели остановить Пушкина. Один Пушкин того не хотел. Мера терпения преисполнилась. При получении глупого диплома от безымянного негодяя, Пушкин обратился к Дантесу, потому что последний, танцуя часто с Натальей Николаевной, был поводом к мерзкой шутке. Самый день вызова неопровержимо доказывает, что другой причины не было. Кто знал Пушкина, тот понимает, что не только в случае кровной обиды, но даже при первом подозрении он не стал бы дожидаться подметных писем… Он в лице Дантеса искал или смерти, или расправы со всем светским обществом».

Прочитав выдержку, я посмотрела на деда. Задумчиво глядя в темноту окна, он даже не шелохнулся, размышляя о чем-то своем.

Я перевернула несколько страниц и вновь процитировала все того же Соллогуба:

– «Пушкин не умел приобрести необходимого равнодушия к печатным оскорблениям… В свете его не любили, потому что боялись его эпиграмм, на которые он не скупился, и за них он нажил в целых семействах, в целых партиях врагов непримиримых… Он ревновал к ней (жене) не потому, что в ней сомневался, а потому, что страшился светской молвы, страшился сделаться еще более смешным перед светским мнением. Эта боязнь была причина его смерти, а не г. Дантес, которого бояться ему было нечего. Он вступался не за обиду, которой не было, а боялся молвы и видел в Дантесе не серьезного соперника, не посягателя на его честь, а посягателя на его имя».

Я замолчала, дед тоже молчал. Потом вдруг встрепенулся и повернулся ко мне:

– Ты читай. Читай, Лизавета.

– Вопросов нет? – уточнила я.

– Да какие уж тут вопросы. Ясно все, как белый день. Одного вот только уразуметь не могу: правду ли писали, что Геккерен-старший повинен в сводничестве? Правда ли, что он самолично пытался свести Наталью Николаевну и Дантеса, насолив тем самым Пушкину?

– Этого просто не может быть, – уверенно заявила я. – И знаете, почему?

– Ну? – напрягся старик.