Мой дядя Адриано

Как видите, задание, которое мне давал дядя, было трудным, но очень интересным. Мы встречались и говорили обо всем. Краткий конспект того, что случилось на планете за последний год, несколько шуток о знаменитостях того времени, полемика о Боге и коммунизме. И в конце – новый список вопросов от Адриано.

С 1987 года Король невежд стал, вопреки своим принципам, чуть менее невежественным. Немного менее легкомысленным и немного более вовлеченным в происходящее вокруг. Переломный момент наступил, когда RAI позвала дядю вести «Фантастико». Не обошлось и без газет. Столпы итальянской журналистики – Джорджо Бокка, Энцо Бьяджи, Умберто Эко – и почти все телевизионные критики были мобилизованы, чтобы осудить «пророка», «шарлатана», «телепредсказателя». Однажды Эудженио Скальфари подняли с постели глубокой ночью, чтобы он написал редакционную статью о Челентано. Дядя был очень горд собой, но в то же время недоверчиво, с широко раскрытыми глазами, как ребенок при виде новой игрушки, смотрел на гору статей о себе, а после приступал к их изучению.

Когда я, сидя в гостиной чудесной виллы, расположенной на вершине холма с видом на озеро Лекко, закончил пересказывать события прошлого, Адриано улыбнулся и почесал в затылке.

Ты согласен, что я все правильно вспомнил и переска зал?

«Ну, отчасти да. Скажем так, я начал читать газеты немного раньше, чем вышла в эфир «Фантастико», после альбома «I mali del secolo» («Грехи тысячелетия»). В нем я затрагивал проблемы наркомании, разводов, любви, охоты. И с того времени и начал читать газеты. Читать… Сперва я просто листал заголовки, статьи читал, только если там было что-то интересное. Но теперь я без газет не могу. Это стало своего рода ритуалом. Я встаю, умываюсь, спускаюсь в гостиную, говорю Клаудии, что хочу на завтрак, а сам тем временем читаю Corriere della Sera и La Stampa. Я читаю все статьи. Но, знаешь, в наши дни самое интересное – это политика, она стала интереснее спорта. Тебе так не кажется?»

Я вижу, что, хотя ты и стал серьезнее, чем раньше, ты не растерял чувства юмора.

«Если не смеяться, то можно с ума сойти – вокруг столько грустных новостей!»

Почему Corriere и La Stampa?

«Corriere – это главная газета для жителей Ломбардии… Мне довелось несколько раз читать La Stampa, понравилось. Мне нравится верстка в этих двух газетах. Я понимаю, что есть еще одна очень важная газета – La Repubblica, но мне сложновато ее читать. Трудно разобраться в разделах, непонятно, где политика, а где новости, когда заканчивается одно и начинается другое».

Возможно, ты не помнишь, но несколько лет назад La Repubblica посвятила тебе специальный выпуск – четыре страницы, написанные Наталией Аспези. Ты как-то позвонил мне и попросил найти этот выпуск, но не смог вспомнить название газеты. «Кажется, она называлась Costituzione или как-то так, – сказал ты. – Какое-то патриотическое, громкое название, поэтому оно мне и запомнилось»[167]. Ты сказал, что верстка – это важный момент для тебя.

«Она отражает взгляд на мир, на жизнь. Верстка очень важна, именно она помогает понять, что именно хочет выразить газета. Это можно сравнить с постановкой кадра в фильме или с монтажом».

Что ты читаешь в газетах?

«Ну, сейчас, как я уже говорил, все просто: я читаю о политике. Вокруг только и разговоров что о взятках, мафии, что еще читать-то?»

Что насчет тем, связанных с твоей работой?

«Да, просматриваю, но почти никогда не вчитываюсь».

Откуда взялось это увлечение политикой? Раньше ты сам иронизировал над своим невежеством, а теперь лучше меня, журналиста, разбираешься в происходящем… Помнишь то забавное интервью с кинокритиком после выхода твоего фильма «Юппи-ду»?

«Да, помню. Это было правда смешно. Тот критик, Джанлуиджи Ронди, хотел взять у меня интервью в Риме после выхода фильма. Он все называл меня «маэстро», я решил, что он смеется надо мной: «Извините, почему вы называете меня маэстро, может, лучше Адриано? Я не учитель»[168]. Он клялся, что не шутит и что фильм ему очень понравился. Хотел узнать, кто меня вдохновил. «Случайно, не Ходоровски?» – спросил Джанлуиджи Ронди. «Ходоровски? Не знаю, никогда его не видел… И потом, может, я путаю его с Достоевским». Ронди был уверен, что я пошутил».

С 1987 года прошло шесть лет. Иногда ты становился не только читателем, но и колумнистом[169], пробовал писать для La Stampa, Corriere della Sera и других газет. Кстати, ты еще изобрел новый способ общения: молчание, паузы. Может, наконец, объяснишь нам смысл тишины в «Фантастико»?

«Я понял, что современному общению не хватает чего-то, что станет антиподом слову. Не хочу приводить сложные примеры, вот представь, есть два электрических полюса, положительный и отрицательный; в сегодняшнем общении не хватает отрицательной части: тишины и пауз, незаменимых элементов размышлений. Кто сегодня больше всех говорит? Телевидение! Которое, повинуясь закону бизнеса, посылает нам такое количество информационных потоков, что некогда сделать паузу и подумать».