Мой дядя Адриано

«Конечно, – писал Адриано, – я не могу сказать, что следил за делом Софри, но, кажется, все происходило примерно так: около двадцати лет назад Адриано Софри был одним из основателей «Непрерывной борьбы», движения крайне левых, целью которого было изменить общество в соответствии с интересами рабочих, порабощенных несправедливым государством. В ее состав входило много интеллектуалов, часть из которых до сих пор занимают важные посты, например Гад Лернер[158], Луиджи Манкони[159] – представитель зеленых, Деальо[160] и другие. Их экстремизм был «революционным». В то время, сплошь состоящее из контрастов, появилось много террористических групп, от которых отмежевалась и группа Софри. Затем движение распалось. Среди преступлений, совершенных террористами, было и знаменитое убийство Калабрези: человека, по общему мнению, сурового, но в то же время очень набожного и великодушного. Тайна убийства Калабрези осталась нераскрытой. Но однажды, через шестнадцать лет после этого события, появляется некий Марино и, обращаясь к карабинерам, говорит: «Извините, я забыл сказать вам, что мой друг Адриано Софри убил Калабрези…» – «Вы уверены?» – спрашивают они его. «Конечно! Я был за рулем машины с бандой убийц на борту!» А карабинеры ему: «Почему вы рассказываете нам об этом сейчас?» – «Потому что я вдруг спросил себя: а сколько сейчас времени? Боже мой! Прошло уже шестнадцать лет, я ужасно сожалею, поэтому пришел к вам и все рассказал». И на основании заявления Марино сразу же устроили судебное заседание. Затем приговоры: Софри и его товарищей Джорджо Пьетростефани и Овидио Бомпресси – двадцать два года лишения свободы; Марино – одиннадцать лет, потому что он рассказал интересную историю. Приговоры подтвердил и суд апелляционной инстанции от 2 июля 1991 года. 23 октября 1992 года Верховный суд отменил приговор. И судебные разбирательства возобновились. В таких случаях сразу же подают апелляцию, минуя первую инстанцию. Наступает 21 декабря 93-го года, сенсационный вердикт – всех оправдать. Но в последний момент все изменилось – Кассационный суд 94-го года отменил оправдательный приговор. С поправкой: оправдать «рассказчика» за истечением срока давности преступления. Я никогда не встречался с Софри, но несколько раз видел его по телевизору, в том числе в передаче Санторо[161], и это удивительно, насколько сильно меня привлекли его слова, которые чрезвычайно трудно назвать ложью. Каждый раз я внимательно наблюдал за ним и ни разу не смог уловить в его словах того, что не отражалось бы на его лице. Когда вы лжете, рано или поздно взгляд вас выдаст. И я должен сказать, что нечасто видел в своей жизни такой симбиоз слов и взгляда, какой я видел у Софри, а такой симбиоз может гарантировать только абсолютная честность. Безусловно, он образован и интеллигентен, умеет говорить, причем так, что его голос, несмотря на полное отсутствие модуляций и огромную усталость, обладает пленительным очарованием. Кто-то скажет, что интеллект и помог ему выдать ложь за правду. Если позволите высказать свое мнение – я всегда считал, что интеллект, настоящий интеллект, достигает своего пика, только когда в своем существовании он не может обходиться без истины. Своеобразное рабство, из которого «истинный» интеллект не способен вырваться. И в случае Софри это рабство проявляется весьма явно, как и его свободолюбие, и свободолюбие его товарищей, которые теперь находятся в тюрьме. Приговоры, вынесенные Софри, Бомпресси и Пьетростефани, основаны только на заявлениях раскаявшегося преступника, к тому же их бывшего соратника, и больше ни на чем. Честно говоря, я никогда не верил в раскаяние перебежчиков, даже если во многих случаях эти люди были полезны для борьбы с организованной преступностью. Чем серьезнее преступление, тем труднее по-настоящему раскаяться. У раскаявшихся мафиози по сути нет альтернативы: «Либо ты рассказываешь нам все, что знаешь, и мы сократим тебе срок за сотрудничество со следствием, либо будешь гнить в тюрьме до конца своих дней». Это в корне отличается от ситуации с Марино, конечно. Через шестнадцать лет он вдруг искренне раскаялся в том, что содействовал убийству Калабрези. Внезапно его охватывает сожаление, что он причинил вред ближнему своему. Он бежит к карабинерам (или карабинеры к нему, бог знает зачем) и рассказывает: «Нас было четверо…», но только трое в итоге попали за решетку. Как я могу поверить, я, Король невежд, в то, что ты действительно раскаялся? Думаю, никто не усомнится в твоих словах, если ты придешь к судье и выразишь искреннее желание присоединиться к своим соратникам в тюрьме».