Мой дядюшка Освальд

— Обещаю.

Я заплатил по счету и предложил отвезти А. Р. Уорсли домой на автомобиле.

— Спасибо, — сказал он, — но у меня есть мой велосипед. Мы, бедные преподаватели, не так роскошествуем, как некоторые.

— Скоро будете, — обещал я.

Я стоял на Тринити-стрит и смотрел, как Уорсли уезжает в ночь. Было еще только половина десятого. Решив сделать следующий шаг безотлагательно, я сел в машину и направился в Гертон.

10

Гертон, если вы этого не знаете, был и является женским колледжем, частью университета. В 1919 году в этих мрачных стенах обитала кучка юных дам, таких физически отталкивающих, таких толстошеих и длинноносых, что я с трудом мог заставить себя на них посмотреть. Они напоминали мне крокодилов. Когда они встречались мне на улице, по моей спине пробегали мурашки. Дамы эти редко мылись, и стекла их очков были сплошь в отпечатках грязных, жирных пальцев. Но конечно же, они были умные, многие из них были просто блестящи. Однако лично я считаю, что это очень малая компенсация.

Но подождите.

Всего лишь неделю назад я обнаружил среди этих зоологических образчиков существо просто ослепительной прелести и никак не мог поверить, что это гертонская девица. И все же так оно и было. Я открыл ее в пирожковой во время ланча. Она ела пончик. Я спросил, можно ли подсесть за ее столик. Она кивнула и продолжила жевать. Я сидел, разинув рот, и глазел на нее как на новое воплощение Клеопатры. Ни разу за всю свою короткую жизнь я не видел женщины или девушки с такой аурой чувственности. Она буквально источала секс. И какая там разница, что ее лицо было в сахарной пудре и крошках пончика. На ней были макинтош и теплый шарф, но казалось, что она абсолютно нагая. Такая девушка встречается только раз или два в жизни. Ее лицо было прекрасно превыше всяких слов, ноздри ее были чуть вывернуты наружу, а забавный изгиб ее верхней губы заставил меня неуютно ерзать по стулу. Даже в Париже не встречал я женщины, вызывавшей такую мгновенную похоть. Она продолжала есть свой пончик. Я продолжал глазеть на нее. Один, только один раз ее глаза медленно вскинулись на мое лицо, задержались на нем, холодные и проницательные, словно она что-то рассчитывала, и вновь опустились. Она закончила свой пончик и отодвинула стул от столика.

— Подожди, — сказал я.

Она чуть задержалась, и снова эти карие расчетливые глаза остановились на моем лице.

— Что ты сказал?

— Я сказал «подожди». Не уходи. Возьми еще один пончик… или там сдобную булочку, или еще что.

— Если ты хочешь со мною поговорить, так почему не сказать это прямо?

— Я хочу с тобой поговорить.

Она сложила руки на коленях и стала ждать. Я начал говорить. Вскоре в разговор включилась и она. Она изучала в Гертоне биологию и, подобно мне, была стипендиаткой. Ее отец был англичанин, а мать — персианка. Звали ее Ясмин Хаукамли.[12] Что мы там говорили друг другу, не имеет отношения к делу. Мы отправились ко мне на квартиру и оставались там до утра. Мы пробыли вместе восемнадцать часов, и под конец я чувствовал себя куском пеммикана, полоской вяленого обезвоженного мяса. Она, эта девушка, была беспримерно порочна и изобретательна. Будь она китаянкой и живи в Пекине, она получила бы диплом с отличием даже со связанными руками и кандалами на ногах. Она произвела на меня такое сильное впечатление, что я нарушил свое золотое правило и встретился с ней еще раз.

А теперь было без двадцати десять, А. Р. Уорсли крутил педали домой, я же стоял перед стойкой дежурного по Гертонскому колледжу и вежливо спрашивал старика-дежурного, не будет ли он добр сообщить мисс Ясмин Хаукамли, что мистер Освальд Корнелиус желает видеть ее по очень срочному делу.

Ясмин сразу же вышла.

— Прыгай в машину, — сказал я. — Нам нужно кое о чем поговорить.

Она прыгнула в машину, и я отвез ее в Тринити, где дал дежурному полсоверена, чтобы он глядел в другую сторону, когда она проскользнет ко мне.

— Не раздевайся, — сказал я. — Это чисто деловой разговор. Как ты насчет того, чтобы стать богатой?

— Это бы мне очень понравилось.

— Я могу доверять тебе до конца?

— Да, — сказала Ясмин.

— И ты не расскажешь ни единой живой душе?

— Валяй дальше, — сказала она. — Это уже звучит забавно.

Затем я рассказал ей про А. Р. Уорсли и его открытие.

— Господи, — воскликнула Ясмин, когда я закончил, — это же великое открытие! А кто такой этот Уорсли? Он же будет мировой знаменитостью! Я бы хотела с ним познакомиться.

— Скоро познакомишься, — обещал я.

— Когда?

Молодой ученый, и очень неплохой, она была искренне возбуждена.

— Подожди, подожди, — придержал ее я. — Это еще не все.

И я рассказал о своих планах — как мы заработаем состояние, организовав банк спермы величайших гениев и всех королей.

Когда я договорил, Ясмин спросила, нет ли у меня вина. Я откупорил бутылку кларета и налил нам с ней по бокалу. На закуску нашлись хорошие крекеры.

— Забавная, конечно же, мысль, этот самый твой банк спермы, — сказала Ясмин, — но боюсь, ничего с ней не получится.

Она стала излагать те же самые доводы, что и А. Р. Уорсли чуть ранее. Я позволил ей выговориться и положил на стол своего туза.