Мой дневник. 1919. Пути верных

Банды – это ужас дня. Это зло все растет и растет, подняли восстание около самого Киева в селении Гатка, находившееся отчасти под влиянием грабежа терцев и осетин, отчасти под агитацией большевиков и петлюровцев.

Словом, все неладно. Положим, банды из Яготина, всполошившие нас, сейчас же ушли на север, по глупости удовлетворившись грабежом и малой порчей путей, но все же это очень тяжело. Я все думаю на эту тему и, по-видимому, действительно скоро наступит время, когда по всей России будут одни только «русские хунгузы». Понемногу мы дойдем до того, что даже на улицу нельзя будет выходить без охраны – зона свободы действий все больше и больше будет суживаться. Да оно и понятно – «самая свободная страна…».

Проехать сейчас в тыл опаснее, чем на фронт. В последнем случае все же будешь не один.

Есть предположения, что красные сейчас сознательно не трогают Киева и, ведя наступление в обход с востока, намереваются окружить его, не дав уйти на Гребенку и вместе с тем заняв Фастов, – тогда действительно это будет катастрофа – придется уходить пешком. Ну а Тата с Женей – да лучше и не думать.

Вчера ночевал в вагоне. Сегодня поеду тоже. Завтра, может быть, решусь перевезти их в город. Храни их Бог.

16 ноября (Киев). Ну ж был денек. С утра было получено сведение, что на левом берегу нами были оставлены Кобыжчи, а на правом противник ведет наступление на Романовку), наши части отскочили верст на 6–7 от города в …[144], при этом уверенности в целости пути на Фастов не было совершенно.

Надо сознаться, что чувство было жуткое. Если бы не Тата и Женя… впрочем, что тут за «если бы» – все чувствовали себя плохо и усиленно базировались на поезд, из которого мы с Мельницким предусмотрительно не вывезли жен. Генкварм был очень неспокоен (Шуберский – у него жена здесь).

А все произошло потому, что, идя с вокзала, где я ночевал в вагоне, я слышал стрельбу и поинтересовался узнать, где она, – вот и узнал.

А. Драгомиров проявил стойкость – ровно ничего не сказал, на докладе написал «читал» и не сдвинулся с места, если бы не семейное положение (опять «если бы»), то я был бы им доволен.

Дела становятся все хуже и хуже. Но в 18 часов появилась связь с Фастовым, туда пришел бронепоезд полковника Гейденрейха, который сообщил нам, что отряд Оссовского в Брусилове и уже ударил по обозам на Житомирском шоссе.

Как-то у всех отлегло на душе – стало сразу спокойнее, я переговорил с ним, сообщил ему обстановку, сообщил приказание от имени Драгомирова наступать с полной энергией в тыл противнику – словом, поработал вовсю – как-то все стало легче. А киевляне волновались – туман, усиленная стрельба, наши официальные известия о попытках атаковать Вышгород и Романовку – все это вывело город из равновесия, да он и был всегда готов к этому.

Типичен Бредов – сам схватил морскую роту, предполагавшуюся для охраны жел. дороги на Фастов, и пустил ее на Вышгород; вернул батальон 42-го полка из Мотовиловки на Святошин, а был недоволен моей редакцией приказа Оссовскому: «ввиду обострившегося положения под Киевом» – а почему он сбил 42-й батальон с его задачи активного наступления.

Телеграммa

16 ноября. Противник делает отчаянные попытки пробиться к Киеву, сосредоточив против одного из участков ирпенского фронта значительные силы и широко использовав туманную погоду, однако все его усилия против передовых частей ликвидированы нашими контратаками. В городе весьма тревожно, близость фронта и гул выстрелов родят слухи, достаточно искры для паники. 16-го ноября произошло давно ожидаемое и комментируемое прессой на все лады соединение войск киевской и новороссийской групп в районе западнее Фастова. Это создает угрозу ирпенскому фронту красных и составляет злобу киевского дня как на фронте, так и в тылу. Вышла новая газета «Киевская речь», издание типографии штаба области, отнюдь не официального характера. 19-го выйдут «Ведомости Киевского градоначальника». Начальник советской дивизии бывший бандит Крапивнянский смещен с должности за взяточничество, по слухам, он бывший полковник. По городу систематически разбрасываются, особенно в демократических районах, большевистские прокламации. По имеющимся в «Киевлянине» сведениям, советскими войсками в Петрограде командует бывший генерал Черемисов, талантливая, но темная личность, безмерный карьерист, неограниченный честолюбец, руководитель в Академии, в период революции командир корпуса, георгиевский кавалер июньского наступления, командарм 9, прославившийся безмерно провокационным назначением помощников, за что не был допущен Верховным генералом Корниловым вопреки назначению Керенского Главкоюзом, после падения Корнилова Главкосев, потом арестованный большевиками, потом приспособившийся, давно ожидаемый сотрудник красной нечисти, серьезный противник.