Мой дневник. 1919. Пути верных

14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25 декабря (17 декабря в Одессе). Отсутствие уверенности в том, что мои пятилетние труды по составлению дневников, находящихся в Харькове, не пропадут даром, заставили меня впервые со времен заключения Брестского мира пропустить такой долгий срок писать дневник, однако гримасы и события, при которых я сейчас присутствую, заставили меня пересилить себя и взяться за дневник вновь. Пусть в крайнем (и очень печальном) случае пропадут мои первые 28 тетрадок – надо взять себя в руки и с этой – 29-й начать новую работу с надеждой закончить ее более продуктивно. В общем должен сознаться, что потеря моих дневников будет для меня, пожалуй, большим ударом, чем потеря имущества. Да и если они попадут в руки большевиков, они дадут этим мерзавцам большой материал для опубликования наших внутренних переживаний, что готовилось не для них.

Буду не в порядке, а прямо как придет в голову записывать все, что было в эти дни.

В Голте (Ольвиополь) мы закончили нашу оперативную деятельность. Драгомиров еще пытался отдавать какие-то распоряжения, совершенно праздные, но это уже были конвульсии его, якобы энергичного, а попросту упрямого характера. В общем, я сильно в нем разочаровался. Совершенное отсутствие понимания обстановки времени и неимение сил представить себе все изменения, что произошли в войсках и вообще во всей стране. Тупое упрямство и отсутствие гражданского мужества, мешающее сознавать свои ошибки. Даже вопрос Киева только недавно он назвал «ошибкой», валя ее, однако, на Ставку, отдававшую распоряжения, не зная обстановки (это верно) – ну а кто мешал ему принимать самостоятельные решения, вытекающие из известной ему обстановки. Надо иметь гражданское мужество исправить ошибки Ставки, а не проводить их с непонятным упорством в жизнь. Этого у него не было, а теперь он старается свалить все либо на Ставку, либо на общую «дряблость».

Чем кумушек считать трудиться…

* * *

По общим отзывам, отход ведется в кошмарных условиях. Войска не дерутся, а отходят без всякого нажима. Крестьяне страшно восстановлены против «Деникинцев» – да оно и понятно, грабеж идет открытый и не дай Бог, если большевики не будут грабить – тогда наше дело будет дискредитировано раз и навсегда – это несомненно, т. к. грабеж от милых шуток о богатых уловах молодых подпоручиков на попавших в их руки комиссарах и матросах дошел до открытого грабежа всеми начальствующими лицами. Вагоны с сахаром и мукой и т. д. захватываются силой, разграбливаются и делятся. В частности, и мы стали к этому причастны – комендант Киева генерал Габаев захватил несколько вагонов сахара и поделился им с нашим начальником штаба Вахрушевым, еще недавно настаивавшим на предании суду за взятый сахар двух наших телеграфных чиновников.

Нам, офицерам генштаба, было дано по сахарной голове за молчание (!), и мое предложение вернуть их обратно встретило поддержу лишь на словах.

Чудовищные грабежи даже крупных начальствующих лиц вошли в норму, что же делает мелкота?

Дезертирство идет крупными шагами – у меня сбежали писаря. Люди пропадают каждый день, и это из штаба, где им было тепло, ну а как же из строя – там и Бог велел.

Войска бегут – остаются штабы. На фронте Кавказской, Донской и Добровольческой армий полный отход, по-видимому в таких же условиях, что и у нас, – таким образом, возможен отход и к югу от Дона, а я считаю, что потеря Ростова и Новочеркасска влечет за собой потерю и всей Донармии. Таким образом, база остается на Кубани, где один повешенный самостийник Кулабухов и 10 недовешенных едва ли улучшат отношения с кубанцами. Основывать наше дело на них – значит строить все здание на песке.

Волна бешенства все увеличивается. Успех Добрармии привлек на ее сторону много тех, кто никогда действительно ей не сочувствовал, и теперь все эти люди оказались замешанными. Пространство сузилось до крайности, использовать успех для широкой мобилизации, для пропаганды наших идей мы не сумели. Запасных частей сформировано не было, в этом Ставка и инспектор формирований Киселевский не сделали ровно ничего. Таким образом, мы оказываемся опять на Кубани у разбитого корыта плюс тысячи беженцев, отягощающих армию.