Мой дневник. 1919. Пути верных

26 декабря (Одесса). Живем помещиками – дела решительно никакого. По сведениям, Ставка опять переменила свое решение и вместо задачи Шиллингу «оборона Таврии и Крыма» уже ставит ему и оборону Одессы.

Сегодня ходили на Ланжерон. Природа и революция сделали свое дело. От ряда дач и следа не осталось, рушились целые подпорные стенки, рушились и самые дачи. Оползни идут и идут, а средств на предупреждение их нет.

Море бурное, когда уедем – не знаю. Уже говорят, что «Владимир» пойдет не раньше 10 января, а мы, быть может, поедем на «Саратове». Не хочется мне ехать в Новороссийск и Екатеринодар – как-то очень туда не тянет. Там, по слухам, также паника.

Живем животной жизнью, Несмотря на нервное отношение к неизвестному будущему, чувствую, что начинаю полнеть, и этим очень недоволен.

Тата тоже располневает – а море все бурнее и бурнее, у нас на Царской пристани ветер бушует. Сыпняк свирепствует вовсю – что-то будет.

27 декабря (Одесса). Что я узнал сегодня… Mapиуполь, Бердянск, Таганрог и Новочеркасск заняты красными. Царицын пал еще несколько дней тому назад. Словом (правда, по большевистским сводкам), победа красных на всем фронте полная…

Ну, а наши сводки… Даровский, генкварм Новороссии, сейчас сказал мне, что Шиллинг теряется, а из Ставки к прямому проводу никто, кроме Подчерткова, не подходит. Что это?

Здесь начинают переговоры с Румынией, Болгарией и Сербией – ясно, что нам здесь не усидеть. Впереди полков нет, в Белозерском 20 штыков. Мы в полном развале. Наши главные силы – Добрармия – сведена в один корпус. Врангель в распоряжении Деникина, корпусом командует Кутепов. Значит, из Добрармии мы ничего не ждем, а из Донармии с падением Новочеркасска, а скоро и Ростова – и подавно. А силы Кавказской (Кубанской) всегда были ничтожны. Строить базу на Кубани, особенно после смерти от сыпного тифа атамана Успенского – более чем ошибочно. Надо сознаться, что наше дело в России потеряно и мы должны заботиться лишь о сохранении кадров – и только.

Тяжело это все. Сегодня был с Татой в театре – решил это все скрыть и удрал с молодежью в кабак, а там встретил Давыдова, он несомненный агент Бермонта – завтра буду говорить с ним – посмотрим, что он скажет. Я не отказался от свидания, т. к. считаю, что это полезно мне для ориентировки. Увидим, в чем дело там – ни на немецкую, ни на какую иную ориентацию я не пойду, а узнать надо.

27, 28 декабря (Одесса). Дневник подвигается туго – нет уверенности, что и эта книга уцелеет. Я допускаю мысль, что наш уход из Одессы может решиться настолько быстро, что возможно даже вынужденное оставление нас здесь, что, конечно, более чем опасно, и заставит меня спешно ликвидировать все, что напомнит обо мне как офицере, а следовательно, и уничтожить дневник.

Ну, это пока еще впереди.

События развертываются с громадной быстротой. Новочеркасск и Ростов в руках красных. На царицынском направлении ими занят уже Слащев, решивший защищать северную Таврию до 10 января, уже отошел на перешейки – словом, все идет чрезвычайно быстро.

Ставка, недавно изменившая задачу Шиллингу, вместо обороны Крыма давшая ему оборону Херсонской губернии, – по-прежнему управляет приказами, а не директивами, даже в период возможности ежеминутного пресечения прямого провода через Каховку; никто из Ставки не подходит к аппарату и не объясняет своих дальнейших планов, что приводит к принятию разрозненных решений Деникиным и Шиллингом.

Я положительно считаю, что Кубань нам не даст сил для возрождения и нам надо так или иначе уезжать из России куда-либо на время, а потом перебрасываться к Колчаку, где и работать хотя бы и год над созданием антибольшевистских сил.

Союзники, объявившие большевиков вне закона и признавшие Колчака Правителем России, – начинают вести переговоры с советским представителем Литвиновым и, по-видимому, бросят нас на произвол судьбы – ни одного союзного транспорта до сих пор в Одессу не пришло.

Итак, надо прийти к выводу – наше дело проиграно. Неужели же России нужен большевизм, неужели же идея национализма побеждена идеей интернационализма только потому, что вся прилипшая к нам грязь и накипь превратила нас в защитников интересов класса помещиков против большевиков, выдающих себя за защитников интересов рабочих и крестьян – неужели же это сознательные и бессознательные маски скрыли от народа истинную подкладку борьбы и удлиняют период анархии в России.

Не знаю, хватит ли у меня сил, но думаю, что если нам удастся уехать за границу – я раз и навсегда уже сниму военную форму, а может, и постараюсь отойти от всякой деятельности, кроме той, что могла бы обеспечить существование нас троих. Так надо бы сузить – люди, погубившие нашу армию, никогда не дадут ей подняться; накипь, пиявки, прилипшие к святому делу, разложили его. А бесконечные грабежи, исполинская спекуляция – докончили дело.

До слез обидно – мы проиграли только потому, что скверно играли, и только. Мы торопились, мы не выказали никакой государственной зрелости и сгубили чистую идею.