Читаем Мой дом. Книга 3 полностью

«Ах, тело грей и душу грей-ка,

Ты, шубка!.. как же я продрог!»

… 38 …

Поднялся на крыльцо другое:

(Из горницы, туда, есть ход)

Направо – улица в покое,

Налево – зорьки хоровод.

Я закурил, прищурив око…

Слепит заря и едкий дым;

Туманной седи поволока…

Мне мир представился – иным.

Пока, деревня не проснулась,

Не отвлекает, быта, шум,-

Душа в раздумья окунулась –

Несметно, этих самых, дум.

Я, вечер, ночку, утро раннее,-

Итожу: «Знамо: я – влюблён!..

И это – первое свидание!…

Я возбуждён!.. я окрылён!

Ах, зорька!.. вот он – я, с тобою!

Умой мой лик святой росой!

Да этой раннею порою –

Охолони и успокой!

= 39 =

Я, влюбчивостью, не страдаю,

Но ныне… точно, полюбил!

И что мне делать?.. я – не знаю!..

Кто, мне любовь эту, внушил?

Скорей всего, оттуда… свыше!

Иначе, как всё объяснить?

Восторг, во мне, пылает, пышет:

«Так, значит, я – могу любить!

Ведь были, были увлеченья…

Какой-то стержень тормозил…

И, я, не придавал значенья

Порывам!.. значит – не любил!

А тут: взглянул и запылала,

В моём сознании, заря

Да так, она, заполыхала,

Что, по сейчас, пылаю я.

Должно быть, чувства собирались,

Копились – в эти времена -

Томились, часа дожидались…

И вот она – любви весна!

Пора вечерняя следила,

Как лёд, с души, сходил

Нанет;

Пол ночи, нас, она водила,

А там и…утро – зорьки свет.

= 40 =

Сколь испытал волнений ярких,

Мучений духа, перенёс?..

Порыв желаний, очень жарких,

Гасил!.. ох, был, на деву, спрос!

Стою вот и…переживаю:

Не сотворил ли гадкое?..

Я, скрупулёзно, вспоминаю:

Ночное время, сладкое.

Я так спешил, я волновался!..

Я время сжал – немыслимо!..

Уже я, с ней, пообнимался!..

Влюбился!.. это – истина!

…41…

От стройных ножек – в жар бросало:

Их – осязал…ох, не могу!..

Всё естество моё страдало:

Я, словно, сел в сковороду!

И жадность, рук моих, алкает:

Без юбки, ножки осязать;

В сознанье, чудо проникает…

«С ума схожу – не дать, не взять!»

Колени чудные целую!..

Дыханья нет!.. вот задохнусь!..

Впервые, чувствую – такую!..

И, гордостью своею, тшусь.

Ну и…конечно – обломилось:

Тому, положен был конец!

Девчонка, резко отстранилась…

Как вовремя! И…молодец!

Очнулся и за извинялся;

Стыдливость – сумрак утаил;

Я, как придурок, улыбался

И страсть, возникшую, гасил.

И если б не её решимость,

То страсть кипела бы сильней;

Эта – моя неудержимость,

Кричала: – Наслажденье, пей!»

Конечно, я бы не сдержался!

Я б устремился раздевать!

Я б, этим дивом, наслаждался…

Да!.. Диво это – Розой, звать.

Ах, Розочка!.. ах, цветик

Нежный!..

Какая, ты, желанная!..

И я – не тот, кем был

Я, прежний! –

Болванка оловянная.

Разбужен я, твоей красою;

Из спячки выведен тобой;

Колокола любви, весною,

Звонят!.. душа, их,

Слышит бой!..

Я закурил, прищурив око:

Слепит заря и едкий дым;

Мне от хозяйства мало прока,

А мама с папой – дышат им…

= 42 =

Пригон, заплотником забратый,

Под общей крышей – сеновал,

Ряд стаек и амбар богатый,

«Столярный цех» навес скрывал;

Здесь банька старая прижалась

К забору – в улицу – бочком;

Сколь лет семья в ней обмывалась?..

И я, в ней, верещал сверчком:

То дым глаза мне ел, то жарко,

То ковшик льёт много воды, -

Бывала от отца «припарка»,

Ладонью, звонко, в низ спины.

А мамочка, меня любила,

Грозила папе пальчиком:

«Ух, папа!.. ишь какой верзила!..

Я буду с нашим мальчиком!

Не плач, мой сыночка, голубчик, –

Уткнувшись маме в грудь, реву –

Какой у Коли баский чубчик!..

Отец, дай ковшик! Я – солью.

Зачем ты хлопнул? – чмокнув в темя –

Сыночек, мальчик сладенький!..

Смотри-ка Яша – наше семя!

Какой орёлик ладненький!..»

… 43 …

Так, сколько годиков мне было?..

От силы – два…

Да, точно, два!

Как, это, память сохранила?

Вот это память!.. это – да!

Того гляди, рожденье вспомню:

Тот стресс, по «чище» баньки, был;

Срок, девять месяцев, припомню,

Как жил в утробе – не тужил.

Природа так распорядилась:

К пяти годам – «заслонку» снять;

А от рожденья, что копилось?..

Не каждый может – это – знать!

И лишь под стрессовым напором

Врезается событие –

Сомнением, душевным спором

И памяти наитием.

… 44 …

Три года было – точно знаю!..

Дверь – нараспашку, мокрый пол, -

Сижу в кровати и зеваю,

Положив голову на стол.

Канючу: «Мама, есть хочу я!» -

А мама, подоткнув подол,

Как будто, ни чего не чуя,

Молчком скребёт и моет пол.

Косарь блестит, в руках сверкает, -

Пол желтизною красится –

Пол мама мочит, вытирает…

А взор мой, дрёмой, застится.

На чисто место стол рванула

(За ножку, не поднявши глаз):

С кровати я – как ветром сдуло -

В низ головой!.. в чугунку!.. раз!..

… 45 …

Не помню, что со мною было,

Но вот, всё ярче, лоб болит!..

Взор, чем-то красным, мне залило

И громкий, мамин плач, навзрыд.

Тут и меня, словно прорвало:

Зашёлся в крике – мочи нет!..

Со мной, такого, не бывало:

Мне страшно, больно!.. где же свет?

И, с плачем, на руках качает,

Кропит слезами лоб больной;

Как поступить? – сама не знает,

Как справиться – с такой бедой?

Она зализывала рану -

Вылизывала кровь из глаз -

За фельдшером, сестрёнку Анну:

«Скорей, скорей!» – во след, ей, глас.

…46 …

Мы – оба, вдоволь, наревелись;

Испуг прошёл, утихла боль -

На ручках мамы, Коле, прелесть! -

Лишь с губ облизываю соль.

Пришёл старик…мыл долго руки…

Горбатый нос, в меня, воткнул;

Глаза прищурил, близоруки

И, как-то, хитро подмигнул.

Потом мне в лоб укол поставил:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза / Прочее / Классическая литература