Мой дом, наш сад

Для большей убедительности, он раскидывает нас по разным углам комнаты. Я больно ударяюсь об угол камина, слышу, как вскрикивает Моргана.

- Так-то, - говорит Ланселот. Он стоит на лестнице и очень негодует. Впрочем, его можно понять. Он всегда встает в пять утра, и очень ищет себе компанию. Лично я всегда беру с собой на ночь стакан воды, чтобы не совершать вояжи на кухню. Ланселот может просто взять и усадить человека перед собой, а потом начать говорить с ним о жизни. Особенно достается Кэю. И вот теперь Ланселоту предоставился шанс получить полный пакет общения ровно в пять утра. Представляю, в каком он восторге.

Он разворачивается, уходит и хлопает дверью своей комнаты как можно громче. Я подползаю к своим часам, вижу, что уже безнадежно за полночь, и если я хочу хоть немного поспать, стоит предпринять попытку прямо сейчас. Я захлопываю крышку, и звездное небо исчезает.

Моргана говорит:

- Ну, ребятки, утро вечера мудренее. Кто как, а я наложу на себя заклинание сна и посплю часок.

- Это очень опасно, - говорю я.

- Конечно. Зато если я усну навсегда, мне не придется вставать в пять утра, чтобы бегать по территории и общаться с Ланселотом.

- Мудро, - говорит Кэй, зевая. - Ну что, встречаемся в четыре утра?

Мы расходимся. Комната Морганы последняя, но когда я берусь за ручку двери, она неожиданно проскальзывает в мою.

- Ты хотела немного поспать, - говорю я, зная, что мне это уже не удастся. Сон для меня ритуал, но даже если бы я упала прямо на пол и тут же уснула, мне оставалось спать два часа. Нет смысла и пытаться.

- Забей, - говорит Моргана. - Скажи мне, где ты была?

- У пруда. Сидела и думала о своей жизни.

- Серьезно? - спрашивает Моргана. У нее есть характерное движение, когда она вскидывает одну бровь, и ее лицо приобретает одновременно похабное и скептичное выражение. Что-то вроде "ты идиотка, но может займемся сексом?". Я сажусь на кровать. По всей моей комнате развешаны схемы часовых механизмов. Настенные часы, наручные часы, кварцевые часы, механические часы. Еще у меня обои с бабочками. И плакат с Франклином Рузвельтом, потому что из всех деятелей новейшей истории я уважаю его больше всего. В детстве я хотела выйти за него замуж. Мои занавески покрыты незабудками, и я сделала так, чтобы эти крохотные цветочки светились в темноте. В чистом виде я темноту не люблю. Мне кажется, что в ней я схожу с ума.

Моргана садится на мою кровать, вырывая из пружин тонкий скрип.

Я говорю:

- Мордред ко мне приставал.

- Как? - спрашивает Моргана, облизнув губы.

- Положил руку мне на грудь.

- О, какая трагедия. Самое то, чтобы подумать о жизни.

- Ты не понимаешь? Он наш директор.

- Да, а еще он взрослый мужик, который заперт в окружении взрослых женщин, которых ему, не по своей, кстати, воле, пришлось растить. Был бы он геем, скинул бы нас в пустоту.

- Что ты лепишь? - спрашиваю я, не надеясь на ответ. А потом запускаю руку в карман и отдаю Моргане карту.

- Луна, - шепчет Моргана, взгляд ее тут же меняется. - Номер Восемнадцать. Знаешь, какой Аркан следует за ним? Номер Девятнадцать, Солнце.

- Нет, Моргана, эта карта оказалась у меня, когда я спросила у луны про Мордреда.

Взгляд Морганы снова становится скептичным.

- Как думаешь, почему именно Луна? - говорю я.

Моргана поднимается с кровати, отдергивает юбку.

- А ты подумай, - говорит она. - У кого ты спросила. В четыре, на чердаке, милая. Не проспи.

Она прекрасно знает, что я не буду спать.

Глава 2

Уснуть мне действительно не удается. Не скажу, что ожидала чего-либо другого. Мысли бесконечно вертятся в голове, и кажутся слишком значимыми, чтобы их оборвать. Я думаю о том, как могла кому-то навредить, словом или делом, неловким движением, случайным шагом. Кроме того в моей голове стучат и стучат невидимые часы, и я точно знаю, что до четырех остается полтора часа, потом час, а потом и сорок минут. Когда остается лишь полчаса, я встаю с кровати, и медленно, босыми ногами, прохожусь к окну. Занавески излучают слабый свет, и когда я отдергиваю их, на место этого света встает другой, звездный. Я возвращаюсь, беру из-под подушки карту, снова подхожу к окну.

Собака, волк и рак. Наши внутренние тени, которые мы скрываем. Животное, ведомое инстинктами, дикая тварь и что-то третье, чему и названия нет, оно вылезает из воды, из самых темных наших глубин. Самое чудовищное в нас, то, что поднимается со дна, когда мы перестаем заглушать бесконечный зов.

Не пневма, не сома, не сарк. Еще три части, которые мы скрываем от самих себя сколько хватит сил. Звериные желания, дикая злость и что-то совсем иное.

Это то, что мы чувствуем, когда стоим на огромной высоте и ощущаем желание спрыгнуть. Или столкнуть кого-то.

То, что мы чувствуем, когда нам хочется закричать посреди урока или высказать приятному, хорошему человеку какую-то страшную дрянь, правду, которая хуже клеветы.

Я верю, что в каждом из нас есть три части. Моя третья часть, вылезающее из воды, нечеловеческое и не звериное даже, вопит во мне так, что из-за этого я часто не могу уснуть.