Мои дорогие девочки

– Мои родители обожали Лео и относились к нему как к собственному сыну. Они сразу заметили в нем талант к музыке и хотели приложить усилия, чтобы помочь ему раскрыть потенциал. Они сами очень любили музыку, готовы были оплачивать лучших учителей и даже выделили Лео отдельную комнату, где он мог заниматься. Мы все любили его, но дети способны испытывать ревность. В такие моменты нам казалось, будто мои родители уделяют Лео больше внимания, чем остальным.

Виктория внимательно слушала рассказ Мэйв. Она пыталась представить, что чувствовал Лео, оказавшийся вырванным из привычной ему жизни в знакомом городе, в лодочном сарае на реке с новой семьей и в окружении незнакомых детей, которые говорили на неизвестном ему языке. Ему наверняка пришлось привыкать к этому.

– Лео быстро выучил английский, – продолжила Мэйв, будто читая мысли Виктории. – Он умолял моих родителей помочь его матери, которая оставалась в Вене, и в итоге им удалось получить для нее визу. Эльза тоже приехала к нам и осталась, чтобы помогать в кухне и по дому. Нам она не нравилась, и родители считали, что она изводит Лео своими требованиями к занятиям музыкой. Но я думаю, Эльза немного побаивалась моего отца, осознавая, что это его дом и последнее слово всегда останется за ним. Когда закончилась война, моя мать сказала, что Лео и Эльзе пора уезжать. Мне кажется, к тому моменту Эльза надоела ей, и кроме того матери хотелось вернуться в наш дом в Пимлико и зажить прежней жизнью. Но в нем не было места еще для двоих человек. Однако отец возражал, считая, что они должны и дальше поддерживать Лео, или он растеряет свой музыкальный талант. По его мнению, нельзя было вынуждать Лео искать работу. В общем, мы остались в Гуилдфорде, Лео подал документы в Королевское музыкальное училище и получил стипендию. Мы все очень гордились им.

Мэйв замолчала, опустив голову. Виктория старалась не дышать, опасаясь, что ее собеседница вдруг передумает и не станет продолжать. Наконец она снова заговорила:

– Мой отец был религиозным человеком, принадлежал к римско-католической церкви. Религия являлась важной частью его жизни, но он считал это личным делом, никогда не выставлял напоказ и не пытался обратить в свою веру Лео и Эльзу. И не планировал этого, принимая их в семью. Им руководило лишь искреннее желание помочь, потому что он не выносил человеческих страданий и глубоко переживал по поводу тяжелой участи евреев. И все же отец был приятно удивлен, когда Лео заявил, что хочет принять нашу веру, и начал посещать занятия у священника местного прихода. Вскоре к нему присоединилась Эльза. Примерно в это время, после того как он получил стипендию, но еще не начал учебу в училище, я почувствовала, что атмосфера в нашем доме изменилась. Мой отец допоздна работал в Сити, он был очень хорошим адвокатом, а дома с нами занималась мать. Лео тогда будто погрузился в себя. Он отдалился от меня, и мы общались гораздо меньше, чем раньше. А вот с моей матерью они постоянно говорили о чем-то, смеялись, уютно устроившись в кухне, притворив дверь. Меня это возмущало, и мне было больно – я ревновала, чувствуя себя лишней. Я тогда была подростком и считала себя достаточно взрослой, хотя во многом еще была ребенком. Мне хотелось участвовать в их разговорах.

Сердце Виктории забилось сильнее. Они обе уже опустошили свои бокалы, но не собирались снова идти к бару.

– И вот однажды, – продолжила Мэйв, – отец вернулся домой раньше обычного. Я в это время делала домашнюю работу. Не знаю, где находилась Эльза и другие дети. Скорее всего играли на улице. До меня донесся ужасный скандал с верхнего этажа: крики, плач, стук падающих предметов… – Мэйв замолчала, чтобы перевести дух. – Отец застал мать с Лео. Они занимались любовью в постели моих родителей.

– Какой ужас! – воскликнула Виктория.

Мэйв посмотрела на нее и кивнула:

– Да, это было ужасно для всех нас. После того дня наша жизнь изменилась.

За соседний столик сели два молодых человека. Они о чем-то разговаривали, но, казалось, Виктория не слышит и не замечает их.

– Мне продолжать? – произнесла Мэйв.

Виктория молча кивнула.