Мой друг Адольф, мой враг Гитлер

Теперь Рем был мертв. Мне удалось избавиться от того газетчика и его коллег, объявив со всей честностью, что я не имею ни малейшего представления, что случилось. Сведения о планировавшемся мятеже не имели никакого смысла и стали выглядеть еще более абсурдными, когда в тот список попали новые имена. Шляйхер, Штрассер, Бозе из кабинета Папена. Детали совершенно не складывались в понятную картину. Какое-то время я подумал, стоит ли мне возвращаться, но моя семья была все еще там, поэтому я предусмотрительно отправил послание Нейрату через немецкого генерального консула в Нью-Йорке, и он сообщил, что я должен вернуться любой ценой. Я снова оказался на борту «Европы».

По английскому радио мы слышали извинения Гитлера, принесенные им перед рейхстагом, за свои действия. Будучи, возможно, единственным человеком на борту, знавшим ситуацию изнутри, я был совершенно сбит с толку и зол как никогда. Самым необычным стало заявление Гитлера, что его крайне удивило и вызвало у него отвращение свидетельство гомосексуальности Рема. Я знал, что это была откровенная ложь. Летом 1932 года в середине предвыборной кампании в рейхстаг один журналист по имени Белл, снискавший расположение Рема, написал весьма подробный рассказ о том, какую жизнь вел шеф СА, который растиражировали все оппозиционные газеты. Помню, как Гитлер сидел на складном стуле в какой-то пивной на открытом воздухе и с каменным лицом читал эти репортажи и кусал свой ноготь, что было верным знаком приближающейся бури.

Мы все направились в Коричневый дом, где нас ждал Рем, и они вдвоем исчезли в кабинете Гитлера. Последовавший скандал не поддавался описанию. Он продолжался несколько часов. Гитлер кричал во весь голос, об этом говорило то, что все оконные рамы в здании гудели от шума. Когда я в раздражении отправился домой, он все еще был там. Звучало это как небольшое непрекращающееся землетрясение. На следующий день Рем попытался возбудить дело о клевете, которое, конечно, так и не дошло до суда. Вскоре после прихода нацистов к власти Белла нашли застреленным в австрийском Тироле, где он скрывался. Убийц не нашли. Еще более невероятным в речи Гитлера было предположение, что Рем втянул в свой заговор представителя иностранной державы. Это было очевидное указание на Франсуа-Понсе, французского посла, утверждение настолько неправдоподобное в свете последнего разговора Рема со мной, что я даже прокомментировал его вслух в кают-компании. Как только я вернулся в Германию, я стал осаждать людей с расспросами. Больше всего меня ужаснуло, что эти люди, каким бы неприятным ни был характер Рема и некоторых его сторонников в СА, были расстреляны без суда и следствия. Я обнаружил своего старого друга генерала фон Эппа в отчаянии. Он серьезно раздумывал бросить все и уехать из страны, и единственное, что удерживало его от отъезда, была мысль о том, что его должность представителя канцлера в этом случае занял бы невыносимый баварский гауляйтер Вагнер. В департаменте по связям Гесса, где располагались мои кабинеты, люди вели себя так, будто надышались хлороформом. От них невозможно было добиться никаких сведений. «Благодарите звезды, что вас там не было. Вопрос лишь в том, кто первый выстрелил» – единственный ответ, который я получил.

Я узнал, что Гитлер с Геббельсом были в Хайлигендамме, на самом первом и до сих пор самом лучшем морском курорте на немецком побережье Балтийского моря. Я позвонил и предупредил о своем приезде. Я оказался в настоящей сказочной стране, расположившейся между плотным поясом сосен со стороны суши и огромным галечным пляжем, который защищал ее со стороны моря. Приехав, я обнаружил, что отель, где остановился Гитлер с компанией, практически пустует. «Фюрер еще не приехал, – сказал мне адъютант, – но герр и фрау Геббельс на пляже с детьми». Сцена напоминала благочестивую театральную комедию из жизни высшего общества. Я забронировал себе номер на ночь и спустился к рядам чистеньких пляжных домиков. «Магда, смотри, кто пришел», – сказал слишком хорошо знакомый голос. Это был маленький калека во фланелевых брюках, черт возьми, настоящий отец семейства, приветствующий старого друга семьи. Я подумал, что должен увидеть Гитлера, иначе сойду с ума.

«Если вы сейчас пойдете, фюрер вас примет, герр доктор», – сказал мне управляющий по возвращении в отель. Приватного разговора не получилось. Как обычно, нас постоянно прерывали входившие и уходившие люди из его вездесущего непосредственного окружения. Но встретились мы наедине. Он сидел у окна, машинально перелистывая страницы ежедневного отчета по прессе, подготовленного для него Геббельсом. Он посмотрел на меня враждебно и сказал, психологи, заметьте: «Da sind Sie ja, Mister Hanfstaengl! Hat man Sie denn noch nicht totgeschlagen? – А, вот и вы, мистер Ханфстангль. Они вас еще не погубили?» Он произнес мое имя на верхненемецком, выговаривая букву «s» как «с». Это был признак бури. Если бы он использовал обычный немецкий звук «ш», я бы знал, что дела более или менее в порядке.