Мой друг Адольф, мой враг Гитлер

Мне нечего было делать в Хайлигендамме, оставалось только уехать обратно в Берлин. Когда Гитлер вернулся в отель, я отделался какими-то извинениями о срочных встречах в столице и отбыл. В моем сознании прочно сформировался образ человека, чья энергия привела его к крайней точке, откуда не было пути назад, на которого нормальные доводы больше не оказывают никакого влияния. Его ограниченный провинциальный ум окончательно проглотил этот извращенный нордическо-нацистский миф а-ля Розенберг, который стал внутренним основанием для его бесконечного мира грез. Верования и одержимость, какими бы ложными они ни были, могут способствовать развитию сверхчеловеческой энергии, при этом убивая чувства и уничтожая возможность адекватно оценивать действительность. Как летчик в тумане, потерявший все ориентиры и чувство направления, так и Гитлер, ослепленный пропагандой и партийной доктриной, стремительно терял контакт с реальной жизнью.

Той ночью подул западный ветер. Небо укуталось облаками, и спокойное Балтийское море стало биться о галечный берег. Струи дождя хлестали по деревьям и стучали по окнам отеля. Сидя в своей погруженной во мрак комнате, я мысленно вернулся к Рихарду Вагнеру, который сто лет назад плыл в такую погоду из Риги в Лондон, и всего за несколько миль до конца пути ему пришла идея «Летучего голландца». В моей голове звучали слова баллады Сента:

Встречали ль вы в море корабль,
Паруса кроваво-красные, мачты черные?!
На высоком борту бледный Скиталец
Бодрствует вечно…
Как воет ветер!
Как он свистит в парусах!
Как стрела, он бесцельно летит.
Без отдыха, ему нет покоя.

Идеальная параллель. Именно в тот момент глубоко внутри себя я понял, что наши пути с Гитлером разошлись.

Глава 14 Последний аккорд

Последствия чистки. – Что произошло в Висзее. – Несчастный случай в Австрии. – Короткая исповедь в Нойдеке. – Колесо делает полный оборот. – Прощание с похоронным маршем. – Анализ медиума. – Пророк и халиф. – Воинствующий возрожденец. – Поддельный Перикл. – Трагедия оратора

На следующее утро я встал рано, шторм уже закончился, и я спустился на пляж, чтобы глотнуть свежего воздуха перед тем, как ехать на поезд. На лодочном пирсе в ста метрах от отеля я встретил принцессу Викторию Луизу Брюнсвикскую, дочь кайзера и сестру Ауви. «Ваше высочество, я должен поговорить с вами», – сказал я. Так что мы прогулялись до конца пирса и присели там примерно на полчаса, пока я рассказывал ей о своем полном разочаровании и убежденности в том, что людям нашего консервативного склада единственное, что оставалось сделать, – это разорвать все отношения с бандой убийц.

Она совершенно не разделяла мои дурные предчувствия. «Все успокоится, – ответила она. – Возможно, это поворот в лучшую сторону. По крайней мере, мы избежали гражданской войны и избавились от этих опасных „коричневых рубашек“». Разумеется, именно поэтому Гитлеру и сошло с рук то, что он сделал. Очень многие люди поверили в объяснение, что ему удалось предотвратить гражданскую войну. Армия и правые движения готовы были смотреть сквозь пальцы на попрание законов и смерть Шляйхера и некоторых других ненацистов, потому что подавляющая часть жертв была из страшных и радикальных бригад СА.

Такая же атмосфера встретила меня по приезде в Берлин. «Пришло время, когда явно назрела необходимость убраться в доме – вся верхушка СА прогнила насквозь» – примерно такие отзывы я слышал от разных людей, не только от нацистов. Я был убежден, что этот режим никогда не сможет восстановить свой престиж и международные позиции, которые он потерял из-за абсолютного неуважения к законным процедурам, какие бы преступления ни приписывали жертвам. Я определенно намеревался оставить свой пост, но Шахт, Нейрат, его секретарь Бюлов и другие уговорили меня остаться и продолжать быть рядом с Гитлером в роли голоса разума. Они говорили, что политика очень похожа на морскую регату. Ветер может меняться время от времени, но если вы спрыгнули с лодки, то уже не сможете повлиять на ее ход. Даже Гюртнер, министр юстиции, остался, так как боялся, что, если он уйдет, на его место придет какой-нибудь дикарь и тогда рухнет вся судебная система страны. «Это нехорошо, Ханфштангль, мы должны быть терпеливы, – сказал он мне. – Когда все это закончится, мы должны попытаться собрать осколки воедино».