Мой друг Адольф, мой враг Гитлер

Я попытался переубедить Гитлера с помощью приема, который позаимствовал у известного художника и гравера Луиджи Казимира, которого я студентом встречал в Вене и с которым однажды путешествовал по Италии. Казимир всегда утверждал, что оценить, насколько удачной получилась скульптура, можно, только если обойти ее вокруг и разглядеть со всех сторон. И хотя в тот момент я говорил как бы только для себя, Гитлер предпочел не согласиться. Он заявил, что наилучшее впечатление можно получить, только находясь в поле зрения человека, изображенного в скульптуре, а когда я попытался настаивать, заявил, что движение на Унтер-ден-Линден не позволит выполнить обход. Он повторил свой первый аргумент, когда мы подошли посмотреть на монумент Вильгельму I, работу Бега, которая, по-моему, с художественной точки зрения является одной из лучших скульптур лошадей в мире. Я понял тогда, что в этом вопросе, как и во множестве других, Гитлер осознавал или же был заинтересован видеть только одну сторону проблемы. Он никогда не признавал, что у проблемы или у статуи может быть другая сторона.

Нашей следующей остановкой была Национальная галерея. По крайней мере, это была моя вотчина, и я собирался показать ему десяток лучших картин и рассказать об их стиле и месте в истории, но он снова взял дела в свои руки. Гитлер не мог выносить, когда не доминировал в какой бы то ни было ситуации, но в этот раз его мания всегда быть правым сбила его с пути. «Первым делом для юного Фрицля необходимо получить общее представление». Он сказал einen Überblick[22], это было его любимое выражение, и оно ясно указывало на ход его мыслей. Гитлер любил создавать поверхностное представление о всей ситуации в целом прежде, чем знакомиться с деталями или частями. Мы промчались мимо голландских и итальянских примитивистов, как патруль берсальеров[23]. Мы несколько сбавили шаг около «Флоры» Леонардо да Винчи, но остановились только у картины «Мужчина в золотом шлеме» Рембрандта.

«Вот это нечто уникальное, – провозгласил Гитлер. – Посмотрите на это героическое выражение лица солдата. Это доказывает, что Рембрандт в душе был истинным арийцем и немцем, несмотря на все те картины, которые он написал в еврейском квартале Амстердама!» Это был совсем не тот метод, которым стоило рассказывать об искусстве юному Лаубеку, но худшее было впереди. Едва взглянув на великолепные берлинские работы Вермеера, мы поскакали в поисках другого художественного героя Гитлера, Микеланджело. В Берлинском музее нет оригинальных работ этого мастера, только мраморная статуя Иоанна Крестителя, которая, скорее всего, ошибочно ему приписывается. Гитлер остановился напротив этой несколько женственной фигуры и проговорил для Лаубека: «Микеланджело, вот самая монументальная, самая вечная фигура в истории человеческого искусства, – все время крутясь вокруг в отчаянных поисках других, более подходящих примеров его работы. – Что они сделали с экспонатами, которые были в этом зале? Подождите здесь немного, я пойду найду их».

После этого он исчез, оставив меня с Лаубеком, чтобы я мог дать ему правильное представление о работе, напротив которой мы стояли, и я рассказал ему, что Микеланджело можно изучать только во Флоренции и в Риме. Гитлер не вернулся, поэтому мы пошли его искать. Мы нашли его стоявшим в задумчивости у композиции Корреджо «Леда и лебедь». Он пришел в себя, когда мы подошли, и, хотя его захватило именно это чувственное изображение двух центральных фигур, он прочел нам стремительную лекцию о замечательной игре света в фигурах купающихся на заднем плане нимф. Со временем я узнал, что сюжет этой картины был его навязчивой идеей. Когда нацисты пришли к власти, художники почти наверняка получали золотую медаль на различных художественных выставках, если обыгрывали этот, пожалуй, один из самых неприличных классических сюжетов.

Мы двинулись быстрым шагом в сторону выхода и уже почти прошли зал итальянского барокко, когда Гитлер внезапно остановился около работы Караваджо «Апостол Матфей», несколько цветастой и не особенной удачной композиции. Меня как громом поразило, в частности, то, что это был первый христианский сюжет, на который Гитлер обратил внимание. Потом я понял. Горя желанием увидеть работы Микеланджело, Гитлер неправильно прочел табличку. Имя художника начиналось правильно, Микеланджело, но он проглядел два другие слова, Меризи Караваджо. «Вот, Фрицль, – победоносно заявил Гитлер, – не было предела его гению. Сейчас нет времени, но мы должны вернуться сюда потом и посмотреть на нее снова». Я часто спрашивал себя, ходил ли он туда еще раз и понял ли когда-либо свою ошибку?