Мой друг Адольф, мой враг Гитлер

Зал был закрыт, но я договорился с уборщиком, и тот впустил нас. В приглушенном свете ламп мы увидели сцену, оформленную для «Летучего голландца». Это были те же декорации, которые остались с начала войны в августе 1914 года. Театр с тех пор не работал и все осталось в неприкосновенности. Это был идеальный момент для небольшой семейной истории, потому что оригинальные сценические декорации были созданы моим прадедом, Фердинандом Гейне, который много работал в Дрезденской опере, где впервые ставили эту пьесу. Он придумал декорации для первой постановки веберовского «Волшебного стрелка», а позже стал старшим другом и покровителем Вагнера. У меня есть довольно большая подборка писем от Вагнера к нему, а они вместе ставили «Риенци» и «Летучего голландца». Гитлер жадно впитывал все эти детали. Он был впечатлен и взволнован. Мы прошлись по всему театру и наконец остановились в комнате, которую Вагнер использовал в качестве кабинета, где на стене до сих пор висели его наставления артистам и персоналу. Гитлер буквально впал в транс, и я был доволен, что впечатлил его, так как это позволяло оказывать более основательное влияние на его политические идеи.

Я начал сильно тревожиться с момента нашего первого серьезного разговора в квартире на Генцштрассе: хотя Гитлер, кажется, и принял к сведению многое из того, что я рассказал ему об Америке, в последующие недели он опять стал возвращаться к своим старым идеям о политической стратегии, учитывающей исключительно европейские вопросы. На последнем участке пути к Мюнхену мы остановились у дороги, чтобы пообедать на природе. Я точно помню то место. Мы въехали в лес прямо перед Дунаем, сели и смотрели на его бегущие волны. С собой у нас были бутерброды с ветчиной и сыром и несколько бутылок пива. Он разговаривал о нашем путешествии и потом вспомнил монумент за Лейпцигом, виденный нами по пути, поставленный в память о Битве народов против Наполеона в 1813 году.

Гитлер сказал: «Самой важной вещью в следующей войне будет захватить контроль над ресурсами зерна и продовольствия в западной России». Я ужаснулся. Розенберг и компания снова были у него в фаворе. Розенберг, который говорил по-русски лучше, чем по-немецки, обладал огромным влиянием на Гитлера и его соратников, когда начинал продвигать эту антибольшевистскую и антирусскую линию. Любой, кто мог называть себя экспертом по России, мог петь такого рода песню в партии целыми днями, а Розенберг был самым ярым сторонником этой идеи. За всеми их доводами лежало желание вернуть свои потерянные земли в Прибалтике.

Я попытался повернуть мысли Гитлера в менее фантастическое русло. «Это не очень хорошо, – сказал я ему. – Даже если нам удастся завоевать западную Россию, в долгосрочной перспективе это не поможет. Можно владеть всеми запасами зерна в мире, но для ведения войны нужно нечто большее. Америка – вот страна, с которой нужно считаться, и не только потому, что у нее есть больше пшеницы, чем можно завоевать, но больше железа и стали, больше угля, больше синего неба над головой и больше людей. Если Америка окажется в стане врагов, то вы проиграете любую будущую войну еще до ее начала». Он хмыкнул что-то неопределенное и замялся, но я чувствовал, что этот аргумент не сильно его убедил.

Вскоре он перевел разговор на другую тему, начав жаловаться на дороги, по которым мы только что проезжали. Они и правда были очень плохими, грязными, засыпанными галькой, баварские шоссе – даже хуже прусских. «Посмотрите, мы вынуждены проезжать через территорию Чехословакии, чтобы попасть в Восточную Германию, – сказал он. – Это же нелепость. Половина людей на той стороне границы все равно немцы, и крайне неправильно, что существует это инородное государство, которое стоит на пути наших коммуникаций». А потом, понижая голос: «Более того, нам необходимо будет заполучить в свои руки фабрики „Шкоды“ в Пильсене». И учтите, это происходило в начале 1923 года. В то время мне казалось, что эти мысли – всего лишь заблуждение, которое можно искоренить. Но это демонстрирует и крайнюю приверженность Гитлера собственным взглядам. Возможно, я был абсолютно неправ, полагая, что можно каким-то образом повлиять на точку зрения Гитлера, однако во многих отношениях он все еще оставался внушаемым, и я рассматривал эти его заблуждения как нечто, с чем можно успешно бороться. «Не забудьте захватить пивной завод в Пильсене тоже», – отшутился я. Он вышел из своей задумчивости и рассмеялся.