Мой друг Адольф, мой враг Гитлер

Мы поднялись и проехали последние несколько миль до дома. Ничего из окружения не привлекало его взгляда. Гитлера не интересовали и не доставляли ему радости красоты природы как таковые. Деревья, ручьи и горы не порождали никакого положительного отклика. Он был в высшей степени городским обитателем и чувствовал себя дома только на рыночной площади. Его мысли были наполнены планами несостоявшегося архитектора. Он любил делать наброски новых зданий и рисовал протяженные урбанистические пейзажи, но загородные картины не имели для него никакого значения. Уже в то время он проводил довольно много времени в Берхтесгадене, который впоследствии стал для него подобием дома, но, хотя он и сидел частенько в задумчивости, глядя на горный пейзаж, его мысли были навеяны исключительно одиночеством. Одиночество и ощущение власти, приходившее от горных вершин, и то, что он мог в спокойной обстановке задумывать и планировать политические дела со своими соратниками.

Несмотря на все это, путешествовать вместе с ним было интересно. Он сидел и насвистывал или напевал фрагменты из опер Вагнера, что развлекало нас обоих многие часы. Однако за все годы, что я его знал, я никогда не слышал его насвистывающим какую-нибудь популярную мелодию. Кроме того, у него был врожденный мимический дар, и он остро чувствовал нелепости в чужих словах и прекрасно умел это обыгрывать. Он превосходно имитировал швабский акцент Ганссера, но его звездным номером было пародийное выступление на гипотетическом симпозиуме, которые были обычным явлением того времени в Германии и не исчезли до сих пор, в роли патриотического оратора, политически грамотного, с академическими представлениями и одиновской бородой. Национализм Гитлера был практическим и прямым, а эти профессора гремели с трибун о мече Зигфрида, вытащенном из ножен, и молниях, играющих на немецком орле, и так далее в том же духе. Он мог придумывать такие высокопарные речи до бесконечности и делал это очень смешно. Он также знал наизусть большую часть ужасной поэмы, которую написал в его честь какой-то поклонник. Этот писака нашел в словаре рифм все немецкие слова, оканчивающиеся на «-итлер», число которых довольно велико, и с их помощью произвел на свет бесконечную серию дурных куплетов. Когда Гитлер был в хорошем настроении, он повторял эти стихи с собственными вариациями и доводил нас до слез от смеха. Среди его прочих салонных номеров была имитация Аманна, доведенного до белого каления упрямым налоговым инспектором, или подражание тому маленькому рыжему ужасу по имени Квирин Дистль, оскорбляющему своего политического оппонента. Он также мог идеально имитировать рыночных торговок и детей. Говорят, что мимический дар является признаком недоразвитой личности. В данном случае это был пример экстраординарной эмоциональной связи, которую он мог установить с другими людьми. Эта черта была присуща Гитлеру, сколько я его знал.

Через день или два после нашего возвращения Гитлер отмечал свой день рождения, 20 апреля. Я тоже пошел к нему с утра, чтобы поздравить, и нашел его в одиночестве, хотя вся неряшливая квартира была загромождена цветами и пирожными от пола до потолка. А у Гитлера было одно из его подозрительных настроений, и он не притронулся ни к одному из них. Они лежали там, покрытые свастиками и орлами из взбитых сливок, и выглядели как палатка булочника на деревенской ярмарке. Я не слишком охоч до сладкого, предпочитаю сосиски и пиво, но при виде этой картины даже у меня слюнки потекли. «Ну что ж, герр Гитлер, – сказал я, – теперь вы точно можете устроить себе пиршество». «Я совсем не уверен, что они не отравлены», – ответил он. «Но все они от ваших друзей и почитателей», – возразил я. «Да, я знаю, – ответил он. – Но этот дом принадлежит еврею, а в наши дни можно капать по стенам специальным медленным ядом и убивать своих врагов. Я никогда нормально здесь не ел».

«Герр Гитлер, вы читаете слишком много триллеров Эдгара Уоллеса», – ответил я, но ничто не могло его переубедить, и мне пришлось в прямом смысле отведать пару пирожных самому, прежде чем он притронулся к ним. После этого его настроение стало улучшаться, потому что я пришел, чтобы сообщить ему хорошие новости, касающиеся еще одного из его предрассудков – астрологии. Я посмотрел на даты и обнаружил, что его день рождения не только совпадает с днями рождения таких почтенных путчистов, как поляк Адальберт Корфанты, возглавивший третье восстание в Верхней Силезии в 1921 году, и Наполеон III, но еще в этот же день Кромвель распустил парламент. У Гитлера всегда было романтическое увлечение фигурой Кромвеля, и этот факт сильно обрадовал его. «А, Кромвель, – сказал он, – это мой человек. Он и Генрих VIII – единственные два положительных деятеля в английской истории».