Мой друг Пеликан

— Да брось ты. — Пеликан усмехнулся своей пеликановской сдержанной усмешкой.

— А что касается не доросли, не заслужили — очень скоро дорастем, — сказал Володя. — Если Он есть, мы Его скоро увидим, или почувствуем, когда уйдем насовсем туда…

— Не знаю, — сказал Пеликан. Они вышли с кладбища и пошли полем. — Правда, Цес, странно? Карьерствовать и пускаться во всякое подличанье, имея над собой тьму вечных неразрешимых загадок?.. Суетиться… Погляди, чего правители нагородили: врут одно, а делают совсем другое. Свободы печати нет, как и не было. Рабочего человека гнут в бараний рог… Выборы — это курам на смех!..

— Больше всего боюсь, — сказал Володя, — если уедем на Север, я из института уволюсь и меня загребут в армию.

— Да, армия. Ну, это по всему миру уродство. Правители ради своей выгоды нас заставляют сражаться… Собрать бы их всех на огромном стадионе… и пусть убивают друг друга. А мы зрители. Но в жизни все наоборот, — с усмешкой закончил Пеликан.

28

К двум часам дня майское солнце жарило и палило нестерпимо.

Володя сидел над удочкой, и Пеликану никак не удавалось оторвать его от бесполезного гляденья на поплавок и увести от пруда.

У них маковой росинки не было весь день. В ведерке плавало полтора десятка мелких рыбешек, среди них выделялся один крупный карась. Карася поймал Володя — сразу же как только закинул крючок. Рыбалкой он занимался в первый раз в жизни, и сколько он потом ни менял место уженья, сколько ни плевал на своего червяка и ни приглядывался к манере Пеликана, переходя по периметру пруда вплоть до противоположного берега, — не выловил ни одной малявки. Несколько раз поначалу клюнуло у него, но он не подсек, ждал, когда рыбешка потянет ощутимо, как это сделал толстый и глупый карась, — а позже за пять (!) часов не случилось ни одной поклевки. Пеликан по соседству вытягивал одну рыбку за другой, правда, никакого сравнения с Володиным карасем.

При этом сам Володя вошел в тихое и упорное помешательство гляденья на неподвижный поплавок, терпеливого ожидания и надежды, и воображения проплывающих в глубине карасей, не уступающих по размерам пойманному. Голодное оцепенение, жара, запекшийся рот не могли отвратить его от его занятия.

— Ну, пошли, пошли, Цес. Хватит, — говорил Пеликан, начиная раздражаться.

— Погоди еще десять минут…

— Никто не ловит после двенадцати. Ты что, Цес? Только рано утром.

— А вечером?

— Да, вечером.

— Ну, еще три-четыре часа — и будет вечер.

— Ты с ума сошел! — заорал Пеликан в полный голос. — Я ухожу, а ты как хочешь. Ты, погляди, целиком обуглился. Мы здесь на открытом месте, как в крематории.

— Дай пять минут.

— Но пять минут — и всё! Да?

— Хорошо. Тихо, а то спугнешь.

Пеликан рассмеялся.

— Чудак, вся рыба давно спит. Ушла на дно и не шевелится.

— Тихо ты…

— Кто бы мог ожидать от тебя такой усидчивости? Цесарка — флегматик.

— А Пеликан легкокрылый болтун: расскажу Модесту — не поверит.

— Модест и не должен, не имеет права ничему верить, он член партии.

— Если бы не ты, — сказал Володя, и голос у него был восторженный и усталый, — я мог просидеть сколько угодно времени. До завтра. До завтрашнего вечера. Такой азарт… Но… Пелик, спасибо, — если б не ты, я бы вообще не попал сюда.

Вернулись в общежитие, возле женского корпуса им встретилась Инна, невзрачная дурочка, подруга Светы. Это была та самая Инна, с которой Володя ехал в электричке в начале весны, когда он спас немца Райнхарда от контролера.

— Из этой рыбы можно приготовить добрую пищу, — сказал Пеликан, обращаясь к Инне.

Она с вниманием повернулась к нему, но потом что-то вспомнила и хотела прошмыгнуть мимо.

— Постой, — сказал Володя. — Где Светка?

— Не знаю.

В этот момент на лестнице со второго этажа показалась Светлана вместе с третьей их сожительницей — полногрудой и упитанной еврейкой Кларой.

Света сделала движение улизнуть.

Но Клара, увидев Володю, пошла им навстречу:

— Дайте сюда, мы сейчас все приготовим, — произнесла она с самым добродушным видом; очевидно, ей не были даны инструкции и, в отличие от Инны, ей нечего было вспоминать.

Пеликан, превратившийся за одно мгновение в угрюмое изваяние, оттаял, благодарно улыбнувшись Кларе и кинув неловкий и заискивающий взгляд в направлении Светы. А та, улыбаясь отрешенно, словно только что заметила молодых людей, спустилась по ступенькам лестницы и поздоровалась, с видимым неприятием прищуривая глаза и вздергивая кверху подбородок.

Пеликан обомлел и потерял дар речи. Володя, посвященный в его переживания, дивился раскручивающейся, будто на экране кино, несуразице.