Мои друзья

Обычно собак выводят по классам или, иначе говоря, по возрастным группам; обязательно учитывается их происхождение, или, выражаясь собаководчески, «крови»; беспородные собаки не допускаются на выставку совсем. Наивысшая оценка — первое место и золотая медаль («отлично»); наихудшая — удаление с ринга.

Прислушиваясь к разговорам покидающих ринг, я невольно прикидывал: а нет ли какого-либо недостатка и у Джери?

Особенно строго подходил судья к оценке ведомственных собак, то есть принадлежавших разным организациям.

Мне запомнилось, как он распек одного вожатого, когда тот подвел к судейскому столику худую, заморенную овчарку с облезлой шерстью, впалыми боками и голодным блеском в глазах.

— Она что, болела? — спросил судья нахмурившись.

— Болела. Под машину попала.

— Что же вы за ней плохо смотрели?

Судья говорил резко, отрывисто. Пропустив его замечание мимо ушей, вожатый торопливо заговорил, спеша оправдаться:

— Я, можно сказать, поднял ее из могилы…

— «Из могилы, из могилы»! — сердито прервал его эксперт. — Когда это случилось?

— Да с полгода будет.

— Полгода прошло, а она у вас все в таком плохом виде! Теперь подкормить надо! Кто владелец?

Владельцем собаки оказалось одно из местных предприятий.

— Ага, понятно, — недовольно проворчал судья. — Тем стыднее в таком виде выводить собаку. Смотрите, вот собаки стоят. Тоже ведомственные. Такие же государственные пайки. А почему лучше? Государство как делает? Собаку предусматривает для охраны — и питание предусматривает. У нас голода нет. Завод у вас ценный? Охранять его надо? А она у вас голодная. Я уверен, что она возьмет у меня пищу… — И, взяв со стола пирог с ливером, который ему принесли на завтрак, судья швырнул его псу.

Тот проглотил в одно мгновение, даже не сморгнув, и продолжал все с тем же выражением голодного ожидания смотреть на людей.

— Вот видите. Стыдно, стыдно! Я приду и уведу ее, а вы хотите, чтобы она у вас охраняла. Прокурору надо на вас дело передать! Так заморить собаку! А это что? — показал судья на потертость на шее. — Небось держите на ошейнике? Надо на шлейке, а ошейник снимать… Уходите. Приведите ее в порядок. А то что же это — жалко смотреть! Надо поощрять вожатых за хороший уход, — сказал он Сергею Александровичу, когда вожатый и его голодный пес оставили ринг. — А таких — гнать!.. Вы посмотрите, сколько преданности в глазах! — воскликнул судья через минуту, осматривая следующую по очереди собаку. — Но все-таки вынужден вас огорчить, пес неважный.

— Силуэт у него хороший, — вступился Сергей Александрович.

— Да, но… Прямовато плечо, размет, плоская лапа. Не показывает зубы… «Удовлетворительно», и то с натяжкой. Больше не дашь.

— Для вас он плохой, а для меня нет его на свете лучше! — обиделся владелец, пожилой мужчина с бородой, поглаживая собаку, точно стараясь утешить ее.

— Это наш активист, — пояснил начальник клуба, заметив, что эксперту понравилось такое заступничество за собаку.

— Да? Сразу видно не казенное отношение. Но все-таки надо добиваться, чтобы у активистов были лучшие собаки.

Скоро на ринге осталось всего лишь полдесятка собак. Судья долго ходил вокруг них, оглядывая и сзади и спереди. Сажал, ставил, просил пробежаться. Чмокал губами, свистел, стараясь привлечь внимание осматриваемых, чтобы лучше увидеть постановку ушей, ног. Трогал осторожно спины, щупал мускулатуру.

Чем дальше затягивалась экспертиза и чем меньше оставалось до окончательного результата, тем больше нарастало нетерпение публики. Наконец ринг закончился. Победителем вышел тот, кому в будущем было предназначено стать родоначальником целой плеяды черных со светлыми подпалинами овчарок: Рекс-чепрачный.

В перерыве между рингами публике была показана работа служебных собак. Вывел и я своего Джери. Он очень четко выполнил по моей команде все приемы воспитательно-дисциплинарного цикла, затем на других собаках началась демонстрация санитарной службы, караульной, связной. Удачное выполнение приемов собаками встречалось публикой возгласами одобрения и восхищения.

Особенно бурный восторг вызывало это у мальчишек. Они стремились так близко подлезть к собакам, что их то и дело приходилось отгонять.

Отвлекшись, я забыл томившие меня сомнения. Более того, я снова верил в своего Джери. Да как же было не восхищаться его работой! Лишь только я отвязал дога, он сразу сделался прежним. Он так радовался вновь обретенной свободе и возможности попрыгать около меня! Заглядывал мне в глаза, ловил каждое слово, каждый жест, старался угадать каждое желание хозяина и немедленно исполнял его. Казалось, на время он даже забыл присутствие сотен незнакомых людей, толпившихся вокруг.