Мои друзья и горы.

   По ходу дела планы пришлось скорректировать, поскольку выяснилось, что медики, будучи людьми не очень тренированными, оказались мало трудоспособными уже на «Приюте одиннадцати», то есть на высоте 4100 м. Только на третий день пребывания на «Приюте» они смогли, наконец, наладить свою аппаратуру и выполнить намеченную программу обследования. О том, чтобы переместить «походную лабораторию» повыше, хотя бы до седловины (5100 м), речи даже не было. Все, о чем нас попросили, сводилось к тому, чтобы мы сходили на вершину и там, на месте, сами провели стандартную функциональную пробу на изменения артериального давления до и после упражнения. Сказать, что очень хотелось идти на вершину Эльбруса, я не могу — мы все там были по нескольку раз, но мы ведь были людьми «подневольными», да к тому же не представляло особой проблемы потратить один день, чтобы сходить на вершину.

   Прошло еще несколько дней, во время которых проводились завершающие обследования, и вот, наконец, нам сказали, что программа полевых испытаний выполнена в полном объеме и в качестве «морских свинок» мы более не нужны.

   Перед каждым восхождением и после него медики подвергали нас тщательному обследованию, что позволяло им по каким-то, нам неведомым, показателям оценивать эффективность начального этапа акклиматизации для каждого из испытуемых, включая как опытных альпинистов, так и «любителей».

Я не очень представляю себе, какие общие выводы были сделаны руководством Института медико-биологических проблем на основании анализа результатов малкинского проекта. Наиболее очевидным кажется заключение, что серьезные занятия альпинизмом могут быть очень хорошим методом повышения устойчивости к стрессовым состояниям, но вряд ли кто всерьез возьмется порекомендовать этот метод как универсальный, поскольку далеко не все, кто готов лететь в космос, будут согласны пройти для этого весь путь подготовки квалифицированных альпинистов. Может быть, более реалистичен другой подход, а именно: выбор кандидатов в космонавты среди альпинистов? Кстати, отмечу, что такая попытка тогда же была реально предпринята: одному из членов нашей команды, Олегу Куликову было предложено включиться в число кандидатов — возможных участников нашей «лунной» программы. А почему бы нет? Молодой талантливый физик, кандидат наук, с великолепными показателями по всем стандартным тестам на стендах и в полевых условиях, классный альпинист, да и анкета ничем не запятнанная. Осенью его для начала поместили на несколько недель в стационар, чтобы всесторонне обследовать все функциональные особенности организма, но потом что-то переменилось, и его отпустили с миром, сказав, что у него обнаружились некие аномалии в работе печени или что-то в этом духе. Было ли это действительной причиной или нет, мне неведомо.

   Итак, после Эльбруса у нас оставалось еще недели две, и мы были абсолютно свободны от каких-либо спортивных или иных обязательств. Надо сказать, что обитали мы в ущелье Баксан, где нас окружали многочисленные альпинистские лагеря и спортивные сборы. На этом фоне мы выглядели несколько странно, этакая «(Запорожская Сечь», в которой нет учебных или спортивных планов, утренних построений и приказов, никаких официальных тренеров и вся «программа» построена так, чтобы каждый в этом сезоне нашел занятие, наиболее для него подходящее. Конечно, в отличие от «Сечи», никакого безначалия у нас не было. Безусловным начальником был Женя Тамм, но, как всегда, он умудрялся руководить без использования языка жестких распоряжений. Все как-то получалось само собой, благодаря уже привычной для нас атмосфере дружелюбия и взаимопонимания.

   Еще в Москве мы много раз обсуждали вопрос о том, что мы хотели бы делать в предстоящем сезоне на Кавказе после того, как кончатся дела с малкинским проектом. Вариант пройти какой-нибудь из проблемных стенных маршрутов, имеющихся в районе, всерьез не рассматривался. Прохождение таких стен по справедливости считалось, да и сейчас считается высшим достижением для альпинистов, но мы к этому специально не готовились, да и не было среди нас совсем уж завзятых спортсменов, для которых достойной целью могли быть лишь предельно сложные стенные маршруты.

   Среди вершин Центрального Кавказа есть одна, которую всегда легко опознать по абрису среди всех других вершин, даже если находишься на довольно большом расстоянии от горной цепи. Это — двуглавая вершина Ушбы, Южная вершина которой вдается глубоко в Сванетию, а Северная смотрит в Шхельдинское ущелье.