Мои друзья и горы.

   Спуск с Северной вершины сравнительно прост. А вот прохождение седловины оказалось не совсем тривиальным. Эта седловина протяженностью всего 100-150 м представляет собой узкий ледовый гребень. Какое-то расстояние по нему можно было пройти, просто ступая на кошках по бокам от гребня. Но местами этот гребень превращался в подобие лезвия ножа, и тогда не оставалось иного выхода, как сесть на него верхом и таким образом медленно передвигаться метр за метром. Выглядело это довольно комично, но зато было вполне безопасно.

   Сразу за седловиной начинается крутой скальный взлет на Южную вершину. Здесь Валя Цетлин заявил безапелляционно: «Это моя работа! Должен же я когда-то пойти первым». Он отдал мне часть своего груза и пошел вверх. Мы расположились под взлетом, как зрители, и наблюдали за Валентином. Его отличало удивительное чувство равновесия и почти интуитивное угадывание пути. Никаких лишних движений, никаких остановок с мучительным поиском следующей зацепки. Все просто: непрерывное пластичное движение и время от времени остановки для забивания крючьев. Артистизм и легкость лазания таковы, что кажется: все делается без усилий и может продолжаться до бесконечности.

   Глядя на Цетлина, я вспомнил давно услышанный рассказ о траверсе Ушбы с участием уже упоминавшегося Густава Деберля. Одна из уникальных особенностей того восхождения состояла в том, что Густав к тому времени был одноруким (результат его работы на лесоповале во время войны, когда его, как и многих других «наших» немцев, забрали в «Трудармию»). Когда ему задали вопрос «Густав Иванович, а как же вы проходили скальный бастион на Южной с одной рукой?», ответ был простой: «По скалам надо ходить не руками, а головой!» (Позволю себе вспомнить об одной любопытной детали из биографии Густава: близким друзьям он с иронией рассказывал, что за потерю руки на лесоповале наше государство выплачивало ему компенсацию, которая проходила в бюджете по статье «жертвы фашизма»!)

   Между тем скалы на подъеме на Южную Ушбу были совсем не такие простые, как могло бы показаться по той легкости, с которой поднимался Валентин. В том, что на самом деле они довольно трудны, каждый из нас вскоре смог убедиться, когда мы их прошли по закрепленным веревкам как по перилам.

   На Южной вершине мы оказались где-то в половине третьего. Мелькнула соблазнительная мысль: а что если сразу начать спускаться?

 Всего лишь три «дюльфера» по 40 м, и все основные трудности траверса будут позади. Но здравомыслие предупреждало: светлого времени около пяти часов, если где-то случится заминка, мы можем оказаться на середине стены, а там может не быть даже слабого подобия полочки, на которой можно было бы пересидеть ночь. Не зря же Женя нас особо предупреждал: на спуск уходить только с утра!

   Итак, решено: ночуем прямо на вершине. За свое благоразумие мы были вознаграждены сполна! Было солнечно и очень тепло, так что можно было снять пуховые куртки и свитера. Мы не спеша обследовали всю вершинную площадку, чтобы поточнее выйти на начало спуска. Когда мы внизу консультировались по маршруту, нам сказали, что на Южной вершине набито множество крючьев, но большинство забито не там, где надо, и ими пользоваться ни в коем случае нельзя. Оптимально для начала спуска воспользоваться системой из двух ледовых крючьев, капитально забитых в трещины скал и связанных петлей из вспомогательной веревки. Нашли место, где были забиты такие крючья, поменяли репшнурную петлю, после чего просто предались роскошной праздности, праздности людей, честно отработавших дневной урок.

   От вершины на три стороны обрывались отвесные стены, и глубоко под нами, казалось, прямо под ногами, были видны поросшие лесом зеленые холмы Сванетии, прорезанные серебристой лентой реки Ингури. С наступлением сумерек по долинам начали загораться огоньки в селениях, и стало даже казаться, что к нам доносятся вечерние запахи разнотравья и человеческого жилья. На самом деле на таком расстоянии никаких запахов доноситься не могло, но все равно не оставляло ощущение какого-то тепла, исходящего от людей, обитающих внизу. Совсем завечерело, в долину спустились облака и закрыли от нас всю Сванетию. Кроме пелены облаков и торчащих из них отдельных горных пиков, вокруг нас не было ничего. Теперь мы были уже где-то очень высоко над внезапно исчезнувшим миром, ощущая себя одинокими обитателями какого-то заоблачного жилища.

   Здесь в качестве иллюстрации к этой картине я не могу удержаться от того, чтобы не процитировать отрывки из двух стихотворений наших классиков. Первое из этих стихотворений — «Сонет» Ивана Бунина, в котором выражены высочайшие устремления поэтического духа:

На высоте, на снеговой вершине,

Я вырезал стальным клинком сонет.

Проходят дни. Быть может, и доныне

Снега хранят мой одинокий след.

На высоте, где небеса так сини,

Где радостно сияет зимний свет,

Глядело только солнце, как стилет

Чертил мой стих на изумрудной льдине.

И весело мне думать, что поэт

Меня поймет. Пусть никогда в долине

Его толпы не радует привет!

На высоте, где небеса так сини,