Мои друзья и горы.

   Сезон 1972 г. был последним, который мы провели вместе в горах как спортивная команда. Нас осталось слишком мало и слишком тяжелыми были потери, чтобы даже думать о каких-либо больших или малых экспедициях. Поэтому, когда в 1974 г. спортобщество «Буревестник» предложило нам принять участие в юбилейных восхождениях на пик Коммунизма, мы недолго колебались. Конечно, хорошо бы снова своей компанией пойти на семитысячник и почувствовать всю притягательность Памира, но это уже воспринималось как соблазн, от которого лучше было воздержаться. Наше решение было твердым: «Спасибо, но это уже без нас».

   Вместо гор на лето 1974 г. мы подрядились всей нашей командой поехать в Приморье в составе стройотряда из Черноголовки, руководимого нашим приятелем Рустемом Любовским. Здесь главной была необходимость подзаработать, поскольку все мы жили на свою, прямо скажем, не очень значительную зарплату. Но было еще одно немаловажное соображение. Семьи Вали Цетлина и Олега Куликова остались без кормильцев, и мы должны были как-то их поддерживать. Обычно мы это делали, собирая со всех по 5—7% зарплаты каждый месяц, но этих средств явно не хватало. Поэтому перед поездкой было решено, что 10 %заработанных денег мы отдадим в фонд помощи вдовам. Так и было сделано в тот раз и еще дважды в поездках на заработки на Сахалин в 1975—1976 гг. В результате мы смогли материально поддерживать оба семейства вплоть до того времени, когда дети стали студентами. Я хорошо знаю, что, помогая друзьям, не следует сообщать об этом всему миру. Но все же на старости лет я рискнул об этом сказать. Просто для иллюстрации того, насколько точны приведенные мною ранее слова Олега Брагина «Или мы не родные?»

Жизнь в стройотряде мало похожа на жизнь в горах. Конечно, приходилось вкалывать по 10 часов в день, с двумя выходными на 40 дней, но на самом деле эта физическая нагрузка не идет ни в какое сравнение с тем, что нам приходилось испытывать на сколько-нибудь серьезном маршруте. По-настоящему радовало то, что рядом, в той же бригаде или в соседней, я видел все те же хорошо знакомые лица друзей, и тогда уже не имело  значения, что конкретно надо было делать — замешивать бетон или вырубать отбойными молотками куски старого фундамента, класть стяжку на бетонные плиты моста или просто копать ямы и траншеи. Главное — мы и здесь жили общей жизнью, не столь упоительной, как в горах, но в таком же тесном дружестве.

   Во времена нашей работы на службе у строительно-монтажных управлений (СМУ) Приморья и Сахалина случалось немало забавных историй. Об одной из них, пожалуй, стоит рассказать.

   Как-то на Сахалине моей бригаде было поручено выкопать траншею длиной 350-400 м, глубиной 60 и шириной 40 см для прокладки телефонного кабеля. Работали мы с раннего утра до темноты с коротким перерывом на обед. Местное население смотрело на нас с удивлением — интенсивность подобной трудовой деятельности была уж очень непривычной, и, по общему мнению, причина трудового энтузиазма объяснялась просто: нас привезли на исправительно-трудовые работы для того, чтобы мы заработали себе УДО (условно-досрочное освобождение). Видимо, это мнение находило подтверждение в том, что в наших разговорах часто звучало слово «УДО», относившееся, однако, не к статусу, а к совершенно конкретному человеку, сотруднику Института в Черноголовке Удо Гольдшлегеру, тоже участнику наших земляных работ.

   В один из таких трудовых дней, ближе к вечеру, мы увидели группу женщин, судя по их виду возвращавшихся из бани. С ними было и несколько мальчишек младшего школьного возраста. Когда они поравнялись с нами, одна из теток показала на нас пальцем и, обратившись к какому-то малолетке, сказала нравоучительно: «Вот, Серега, посмотри на них, им ведь тоже с детства твердили: учись, учись, учись, а они своих родителей не слушались!»

   Мы были в полном восторге и веселились от души. Еще бы — ведь в моей бригаде было два доктора наук и четыре кандидата, включая все того же Удо Гольдшлегера, нашего «УДО».

   Естественно, что в тот день наша работа прекратилась, и мы отправились в ближайшую забегаловку пить пиво. Кстати сказать, пиво на Сахалине было отличное, да и публика в этом заведении относилась к нам с большим уважением, как к настоящим трудягам, и всегда освобождала для нас отдельный столик.

   Но выкопать траншею — это было полдела. Требовалось еще, чтобы нам заплатили за эту работу, как надо. Дело в том, что по условиям нашего найма мы обязались выполнять любые виды работ, а СМУ обязалось платить нам по 35-40 рублей в день (это было примерно в три раза больше, чем зарабатывал в те времена доктор наук в академическом институте).

   Но было еще одно условие — мы сами должны были «закрывать» наряды на наши работы так, чтобы стоимость работ позволяла выплачивать нам указанную сумму.