Мои друзья и горы.

   Я помню, что в те дни меня более всего поразила в Гале ее необычайная внутренняя сила: все ее отчаяние оставалось внутри, не выплескиваясь наружу, а внешне она просто окаменела. Она, конечно, не могла не осознавать, что гибель Володи означала конец той счастливой и, как мне казалось, безмятежной жизни, которой они жили, и ей трудно было даже представить, как она будет дальше жить одна. Но были дети, была любимая работа и друзья и, главное, в ней жила та жизненная стойкость «мыслящего тростника», которая более всего помогает не сломаться и сохранять надежду, несмотря ни на что.

Конечно, пришлось спросить Галю о том, где, по ее мнению, надо будет похоронить ребят. Понятно, что этот вопрос нельзя было решать без родителей, но нам всем казалось очевидным, что могилы ребят должны быть в горах — слишком тесными узами была связана их жизнь с горами, и мы были уверены, что если бы их можно было бы спросить, то ответ был бы однозначным: «Да, здесь». Так, собственно говоря, ответил бы на этот вопрос любой из нас, включая и Галю.

  На третий день приехала мама Володи, Нина Сергеевна, и отец Юры, Павел Дмитриевич. Трудно передать горе родителей, потерявших своих детей в мирное время, просто из-за какой-то не очень понятной нелепости. Мы рассказали обо всех обстоятельствах их гибели и постарались ответить, как могли, на все вопросы. Главный, конечно, был примерно такой: «А так ли надо было именно им идти на эту гору, особенно, когда здесь такая переменчивая погода, и были ли какие-нибудь внешние причины, вроде необходимости выполнения спортивных планов или соревнования с кем-нибудь, которые могли побудить их выйти на маршрут в неблагоприятных обстоятельствах?» Отвечая на это, мы могли сказать с чистой совестью, что все решения принимали Володя и его группа, восхождение на Шхару было их свободным выбором и любой из нас мог бы оказаться на их месте.

  С самого начала родители были определенно настроены отправить тела погибших в Москву. Мы не могли с этим спорить и были готовы так и сделать. Но вскоре, пообщавшись с нами и как-то прочувствовав всю атмосферу братства, которая особенно проявлялась в дни общего несчастья, и мама Володи, и отец Юры согласились похоронить их на Миссес-коше. Выбор именно этого места в Безенги определялся еще и тем, что кладбище альпинистов было расположено рядом с тропой, по которой проходили все группы, идущие наверх, и здесь могилы альпинистов никогда не станут безымянными и заброшенными. Похороны, печальный салют из ракетниц, поминки в тот же вечер — все это не оставило никакого следа в моей памяти. К тому времени все эмоции выгорели полностью.

  Наступило утро следующего дня, мы проводили до машины родителей погибших и Галю, попрощались с ними, и теперь нам оставалось только понять, что мы будем делать дальше. Было совершенно очевидно, что сбор свою работу закончил и ни о каких спортивных восхождениях и речи быть не могло. Мы бродили весь день по внезапно опустевшему лагерю, соображая нехотя, как мы будем все паковать и добираться до машины, а вечером снова собрались у костра. В этот раз не было ни песен, ни разговоров или шуточек, а просто скорбное молчание.

Не припомню, кто завел этот разговор первым, но, кажется, это был Боб: «Ребята, я не знаю, как вы, но я считаю, что мы не можем уехать отсюда просто так. Мы обязаны пройти маршрут Спиридонова на Шхару». И тут выяснилось, что у всех нас сложилось такое же ощущение невозможности вот так просто отправиться в Москву, «не поставив точки». И конечно, такой «точкой» могло быть только восхождение на Шхару. Недолгое обсуждение и решено: в ближайшую пару дней мы выходим на северное ребро.

   Я вполне отдаю себе отчет, что для стороннего наблюдателя это может выглядеть как пример уж совершенно болезненного романтизма, когда после реально пережитой трагедии в воспаленном мозгу вдруг возникают подобного рода бредовые идеи. Однако прошу мне поверить: безумцев или фанатиков среди нас не было, все были достаточно рассудительными и по жизни вполне трезвомыслящими людьми. Просто мы не могли уехать, не «расплатившись по долгам», — так уж сложилась вся история нашей общей жизни в горах, частью которой была и судьба погибших друзей.

   Должны были выйти на Шхару вшестером, но в последний момент  выяснилось, что у Жени Тамма жесточайший стоматит, температура под сорок, и наш врач Олесь Миклевич категорически запретил ему выходить из лагеря. Руководитель группы — Боб Горячих. С ним идут Олесь Миклевич, Мика Бонгард, Олег Брагин и я. Перед выходом короткая проверка снаряжения и продуктов, уточнение контрольного срока, никаких излишних напоминаний об осторожности, а только короткое напутствие Жени: «Ну, в добрый час и, если что не так, прошу вас немедленно уходить с маршрута».