Мои друзья и горы.

  Пять человек, наши друзья остались навсегда в горах. Все они и Алексей Романович, и Вадим Михайлов, и Игорь Тищенко, и Сергей Репин, и Леня Шанин — были очень разными людьми, но настолько близкими нам по своим устремлениям, что их гибель всеми воспринималась как личная потеря. Такого в нашей жизни еще не было. В базовом лагере мы снова и снова обсуждали все детали происшедших событий, безуспешно пытаясь доискаться их причин, и просто вспоминали о погибших. Говорили, конечно, обо всех, но более всего — о Сергее Репине как одной из самых ярких фигур альпсекции МГУ того времени.

  В 1950-1953 гг. Сергей был тренером нашей секции в межсезонье и инструктором на сборах в горах. Что бы он ни делал, во всем чувствовалась какая-то совершенно неукротимая стихия жизненной энергии. До сих у меня перед глазами стоит картина обычных ледовых занятий на леднике Кашка-таш. Сергей не просто учил нас, как надо ходить на кошках и забивать крючья. Он выбирал склон покруче, вооружался ледорубом и ледовым крюком и задорно, с веселой яростью набрасывался на склон, напевая что-то заводное типа модной тогда песенки: «Говорят, не смею я // Кто сказал: не смею я Н С девушкой пройтись в воскресный вечер вдвоем? // Или я такой уж трус? // Или, вправду, я боюсь // Парня в серой шляпе с журавлиным пером?..»

  Для нас, тогда еще малоопытных разрядников, — это была демонстрация такой легкости работы, которая может быть достигнута только высочайшим профессионализмом. После подобного «представления» было как-то почти неприлично пытаться пройти подобный склон, просто усердно царапаясь по нему с напряжением всех сил. С таким же «заводом» он гонял нас на скальных тренировках по развалинам дворца в Царицыно или каменоломням в Домодедово, причем и здесь было главным не усердие, а легкость и непринужденность выполнения упражнений. Ну а в горах, по отзывам тех, кто бывал с ним на серьезных маршрутах, С. Репин («Репа» — было его прозвище среди инструкторов) ходил сильно и красиво, хотя временами, пожалуй, слишком азартно.

   Среди множества рассказов о нем мне более всего запомнилась история, связанная с восхождением его группы на Восточную Шхельду во время альпиниады 1951 г. Хотя это был довольно сложный маршрут (4 категории трудности), Сергей, к нашему удивлению, пригласил в качестве участника Александра Христофоровича Хргиана, абсолютно влюбленного в горы, но уже очень немолодого (по нашим меркам!) человека, не очень подготовленного для прохождения такого маршрута. Сергей объяснил это тем, что таким образом мы сможем отблагодарить А. Х. за все то, что он сделал как один из организаторов послевоенной секции альпинизма в МГУ. Наверное, это не очень соответствовало строгим канонам спортивного альпинизма. Действительно, ребятам пришлось идти медленнее и на трудных скальных участках делать специально для А.Х. надежные перила, но для сильной группы это не создавало серьезных проблем. Зато какое удовлетворение они получили после восхождения, глядя на совершенно счастливое лицо Хргиана, сознавшегося, что на участие в таком восхождении он не мог надеяться даже в самых смелых своих мечтах.

  Мечтой самого Репина было сходить на Ушбу — вершину не самую трудную, но по красоте не имеющую себе равных на Кавказе. В сезоне 1952 г. его группа уже должна была выйти на маршрут, но все сорвалось из-за досадной травмы. Так и не суждено было Сергею осуществить эту свою мечту. А через год после его гибели Володя Назаренко, один из ближайших его друзей, вместе с Андреем Бергером и Маратом Савченко поднялись на Ушбу, посвятили это восхождение памяти С. Репина и на Южной вершине оставили его фотографию.

  Совсем недавно, в Москве, Володя Назаренко, рассказывая мне о Сергее, вспоминал, что тот был большим поклонником поэзии А. Блока и для него особенно близким было таинственно прекрасное и исполненное мистического смысла стихотворение:

Девушка пела в церковном хоре

О всех усталых в чужом краю,

О всех кораблях, ушедших в море,

О всех, забывших радость свою.

Так пел ее голос, летящий в купол,

И луч сиял на белом плече,

И каждый из мрака смотрел и слушал,

Как белое платье пело в луче.

И всем казалось, что радость будет,

Что в тихой заводи все корабли,

Что на чужбине усталые люди

Светлую жизнь себе обрели,

И голос был сладок, и луч был тонок,

 И только высоко, у Царских Врат,

Причастный Тайнам, плакал ребенок

О том, что никто не придет назад.

  В этом стихотворении, совершенно чудесном по мелодичности, звучание светлого хорала таинственным образом сливается с мотивом неотвратимой беды. возможно, Сергею, как человеку незаурядному, при всем его жизнелюбии не было чуждо ощущение изначальной трагичности жизни, и именно поэтому так близки ему были строки Блока.