Мои друзья и знакомые

Но все это так, развлекушки. Все-таки, жизненный путь мой вчерне уже определен. Я буду историком. Книги по истории, да не лишь бы так, а вузовские курсы, я начал читать лет с десяти и к шестнадцати прочитал не меньше центнера. Конечно, это были не совсем Моммзен или Ключевский, но, большей частью, вполне приличные тогдашние учебники по Древнему Риму, Средним Векам или Истории СССР. При моей ломовой памяти я, знамо дело, многое запоминал, не понимая, но ведь, чтобы понять хоть что-то в истории, надо вообще пожить маленько на божьем свете. А с банком данных, как теперь говорят, дело обстояло не так плохо. Да, видно, что на самом деле мне этот предмет был по душе. Во всяком случае, после восьмого класса я с некоторыми препонами пролез в археологическую партию рабочим на пару недель, а в девятом и десятом сочинил исторический кружок и почти регулярно проводил в нем занятия для младшеклассников. Как раз было стопятидесятилетие первой Отечественной войны и "Гусарская баллада" несколько оживила в публике, и даже в моих малышах, сознание, что русская история начинается не с 1917-го.

Так что, конечно, обязательная школьная программа по истории для меня особого-то интереса не представляла. Моя учительница в предыдущей школе это твердо понимала и старалась без особой надобности клапан не открывать, чтобы не утопить свой урок в моих совершенно ненужных для выполнения учебного плана рассуждениях о зверствах Ивана Грозного и бессмысленности Ливонской войны. В новой школе преподаватель этого предмета отличался довольно заметно. Я его, вообще-то, чуть-чуть знал и раньше, как отца моей прежней одноклассницы Нины, уже тогда достойно представлявшей тип вальяжной славянской красы. Но тогда как-то не врезалось.

А тут, на уроках, Василий Алексеевич, по школьной кличке Вась-Вась, блистал, как никто другой из педагогов. Я, пожалуй, для начала предоставлю слово Диме Мирошнику. Когда я признался ему, что очень хочу, но никак не решаюсь написать о нашем общем учителе, то он прислал мне вот что: Если будешь писать о Василии Алексеевиче, то я могу добавить тебе несколько штрихов. Он был совершенно определённо самым ярким преподом в нашей школе. Его глубокий баритон, которым он пользовался очень умело, мог привлечь внимание даже глухого. Он очень любил Шаляпина, и я помню, как однажды он пригласил нескольких ребят из нашего класса к себе домой послушать пластинки Шаляпина из его коллекции.

Не помню, как он отбирал приглашённых, но я туда попал. Это было скорее летом после 9 класса, значит, в 55-м году. Он жил в старом деревянном доме на улице, названия которой я напрочь забыл, но она была параллельна Цюрупе и где-то недалеко от Чернышевского. Помню, как он подпевал Шаляпину и даже пытался подменить его…

У него была негнущаяся правая нога и очень сильные красивые мужские руки. Сам он был жилист, смугл, тонконос, а в глазах всегда блестела озорная искорка. Юморил он всегда очень толково, правда, не все в нашем классе могли оценить его юмор.

Он преподавал нам историю, логику и Конституцию (был в моё время такой предмет). Его уроки были настолько нешаблонны, что все мы слушали его очень внимательно. На его уроках почти всегда была отличная дисциплина. Сейчас я понимаю, что в нас он находил некоторое утешение, мы были для него неким лекарством от той вонючей и лживой атмосферы, царившей в стране. Его нельзя было назвать ни диссидентом, ни борцом за справедливость. Скорее он был умным и осторожным человеком, знавшим правду. И поверял её тем, кому доверял.