Мой гарем

И Ольга Ивановна начала вырываться. Денисов старался поставить ее на колени. Она ловко изгибалась и терпела пытку. Ее пальцы хрустели. Она поворачивалась к нему боком, и он касался локтем ее плеча. Минутами она была совсем близко от него, дышала ему в лицо, щекотала его своими волосами. Он почти обнимал ее. Вдруг он сделал неосторожное движение. Ольга Ивановна поскользнулась и упала на пол. Она зашибла себе локоть и капризно вскрикнула:

— Ой, больно!

Денисов помог ей встать. Оба запыхались. Они сели рядом на диване, наискось от печки. Дрова догорели, остались одни крупные уголья. Лампы не было. Через цветы и занавески, с противоположной стороны двора, пробирался красноватый свет, скользил по чему-то блестящему на столе, полз через картины на стене и терялся на обоях. А уголья распадались на части, слегка шипели и искрились. Денисов держал Ольгу Ивановну за локоть и нежно гладил косточку.

— Бедный локоток! — шутил он.

Она говорила певучим тоном:

— Вылечите...

Это было похоже на намек. Но он не решался на поцелуй. Наступило молчание.

— Боже! — вдруг вырвалось у него. — Как мне хорошо!

— Неуже-е-ли? — протянула она шепотом. — Отчего это?

И он решился. У него заколотилось сердце быстро-быстро.

«Вот возьму и скажу, — думал он, — ну, что будет? Возьму и скажу».

— Ольга Ивановна, знаете что?..

Она приблизила к нему свое лицо и медленно проговорила:

— Не знаю.

У Денисова захватило дыхание. Он притянул ее локоть к своим губам и страстно поцеловал место ушиба. Она как бы не заметила этого и спросила:

— Ну, что же?

— Ольга Ивановна!.. Я не знаю... ну вы поймите... Мы целый месяц вместе... я о вас каждую минуту думаю, вижу вас... близко от вас... Мы одним воздухом дышим... Я не могу... вы понимаете?

Она молчала.

— Вы понимаете? Вы понимаете? — твердил он, целуя ее руку. — Ну, я влюблен в вас... поняли теперь?

Она быстро поднялась с дивана. Он услышал не то вздох, не то легкое «ах». Она стояла перед ним. Догоравшие уголья озарили ее руки, часть ее лифа, подбородок. Денисов потянулся к ней, захватил обеими руками ее талию, слегка приподнялся и крепко, горячо прильнул к ее губам своими. Она подалась назад. Он встал и покрыл ее лицо поцелуями. Она ускользала от него, как будто падала. Он посадил ее на диван. Она вся трепетала. Ему послышался сдавленный стон. Она как бы теряла сознание.

Он прижимал ее к себе и говорил:

— Оля! Родная моя!.. Будь моей женой.

Она вырвалась от него, подбежала к столу, поспешно зажгла свечку, и Денисов увидел, что она бледна как полотно... По ее щекам, одна за другой, побежали слезы. Она упала в кресло.

— Коля... наконец-то... Как я счастлива... Ты полюбил меня... Я тебе все скажу, все...

Она рыдала. Денисов не помнил себя. Он опустился на колени, отнимал ее руки от глаз и спрашивал:

— Что с тобой?.. Что с тобой?..

Она оправилась. Краска вернулась к ней на лицо. Она смеялась, ее глаза сверкали, она тянулась к нему, гладила его волосы и говорила:

— Ты измучил меня... мой добрый, чистый, хороший... Я с первого дня тебя полюбила... Мы будем вместе... Я тебе все скажу... Ты оправдаешь, простишь...

— Милая! В чем же дело, что с тобой?

— Нет, нет... только не теперь. Потом, завтра... Сегодня ничего не спрашивай, забудь мои слова. Ах, как я счастлива! Слушай, милый, ты давно полюбил меня?.. Я знаю, когда ты хотел сказать, ты начал: «Ольга Ивановна! Я вас...» Какой ты плут!

Они целовались. Потом Вера подала самовар. Денисов говорил, что женится как можно скорей... этой весной, что он с ума сойдет, если ее у него отнимут. Она отвечала:

— Коля! Мне все равно — как ты хочешь... Я тебя люблю... я свободна; когда хочешь — я твоя...

Они просидели до часу ночи. Денисов крепко поцеловал Ольгу Ивановну в лоб, перекрестил и сказал:

— До завтра.

Она осталась в кресле, когда он пошел, и проводила его глубоким, замирающим взором.

Он подошел у себя в комнате к ее двери. Он ловил каждый звук. Он слышал ее легкие шаги и шелест платья, слышал потом, как что-то тяжелое и мягкое зашуршало и упало на пол. У Денисова томительно сжалось дыхание. Он тихонько постучал в дверь. Он тотчас же услыхал, как она подошла, и почувствовал, что она тут, вот сейчас за дверью, в трех вершках от него. Ему казалось, что ее теплота проникает сквозь дерево.

— Спокойной ночи! — шепнул он.

— Спокойной ночи! — прозвучал ответ.

— Дай мне поцеловать тебя, — сказал Денисов.

— Нельзя, я раздета, — сказала она.

— Постучи, где твои губки.

Она стукнула два раза. Он звучно поцеловал дверь. Она не отходила и смеялась.

— Милый! — глухо и томно произнесла она.

— Прощай! — почти крикнул Денисов и отбежал от двери.

X

На другой день, в сочельник, Хачатрянц остался дома с самого утра.

— Надо же посидеть подольше хоть один раз! — говорил он. Денисов проснулся с жутким и томительным ощущением в груди. Он оделся, громко напевая: «Задремал тихий сад...»

Когда он был готов, студенты вместе пошли к хозяйке.

Хачатрянц напустил на себя сумрачный вид и молча опустился в кресло.

— Что вы надулись, Аракел Григорьевич? — спросила Ольга Ивановна.