Мой гарем

После «Четырех» и «Леды» Каменский был записан критикой в писатели-порнографы. В это время в тот же ряд зачислили еще нескольких молодых писателей, осмелившихся писать о сексуальных проблемах с позиций, отличных от нравственных канонов русской классики. Среди них были М. Арцыбашев, В. Муйжель, Б. Лазаревский и др. В ответ на громкие негодования критиков они назвали свой дружеский кружок — «кружком бьющих» (по имени «Рассказа об одной пощечине» Арцыбашева, за который тот был обвинен в женоненавистничестве и призыве «бить женщину»). Но «слава» подобного рода оскорбляла Каменского. В письме от 1 декабря 1909 года он жаловался давнему другу, критику А. Измайлову: «Почему “Четыре” и “Леда”? Разве я виноват в этом? Почему твое дружество и доброжелательность мешали тебе до сих пор останавливаться на моих положительных (ведь есть же они) заслугах (язык, такие вещи, как “На даче”, “Диплом”, “Мебель” и проч <ее>, и проч <ее>). Ведь это мелкая газетная шушера и подлая человеческая толпа выделили из моих писаний исключительно “Четыре” и “Леду”, вещи не плохие, но и не характерные для меня. <...> Ведь я, наконец, знаю свою истинную, не газетную репутацию, знаю своего настоящего читателя. И этот читатель вместе со мной пожимает плечами: почему Каменский порнограф? Почему только “Леда”?»[24]

Несмотря на авторские обиды, «Леда» и «Четыре» действительно были попытками ответить на основной вопрос, волновавший в то время Каменского. Каков путь к тому «будущему человеку», чьим примитивным отблеском представал фаллофор поручик Нагурский и чьей возлюбленной мечтала стать красавица Леда? А в 1908 году Каменский попытался ответить на него в романе «Люди».

Двумя годами раньше был написан рассказ «Белая ночь», явившийся прототипом сюжета романа. О замысле этого произведения Каменский писал редактору В. С. Миролюбову: «Рассказ <...> небольшой — до листа; тема меня завлекала давно. Это — улица. Большая улица большого города, люди, огни, скрытая грусть и страшнейший ужас отчуждения, разобщенности людей, тайна чужих квартир, закрытых дверей и открытых окон. На фоне улицы экскурсия двух мечтателей в область упрощения жизни, нечто сектантское: люди — братья и каждый может подойти к другому, как брат. Вообще что-то взволнованное... Писать буду с удовольствием <...> Заглавие выбирайте сами: “Город” или “Улица”»[25]. В итоге Миролюбов или сам Каменский озаглавил рассказ «Белая ночь», намекая тем самым, что приключения художника Ключарева и чиновника Гордеева — их попытка войти в чужую квартиру для установления новых человеческих отношений — столь же фантастичны, как фантазии мечтателя Достоевского.

Герои Каменского говорили о чаемом людьми провозвестнике нового: «Все ждут пророка. Ждут, что придет кто-то новый и смелый, и разрушит преграды, и скажет, что нет чужих людей, чужих квартир, нет знакомых и незнакомых, а есть только ничем не преграждаемая свобода влечения одного к другому. И вспыхнет великая бескровная революция отношений между чужими...»[26]

Но их собственные попытки стать такими пророками оказались несостоятельными.

После «Четырех» и «Леды» Каменский утвердился в мысли о том, что решение проблемы одиночества человека в современном обществе может быть найдено в высвобождении сексуального подсознания личности, что уничтожит многие комплексы, возникшие в результате подавления ее истинных желаний. Тогда же писатель уверился в своей миссии писателя-пророка. «Истина», которой Каменский хотел поразить мир, состояла из эклектично перемешанных идей из области философии (Ф. Ницше) и психоанализа. А для ее изложения он избрал форму тенденциозного романа, нарративно убеждавшего читателя в верности авторских идей.

В «Людях» главный герой — студент Виноградов — вселяется в чужие квартиры и проводит своеобразные «психологические эксперименты» над их обитателями, пробуждая в их душах подсознательные желания и инстинкты. Они-то, по его мнению, и составляют сущность человеческой натуры. Повсюду герой и стоящий за ним писатель обнаруживают под «налетом» социального биологическую основу.

Художественное пространство романа ограничено в основном квартирой Тонов, названной автором «приютом расползающихся поколений»[27]. В трех членах этой семьи: старике генерале, его сыне — либеральном профессоре и полной неопределенных ожиданий курсистке Надежде (ее имя было явно значимым) Каменский дал как бы художественное обобщение своего представления об уходящих, распространенных в настоящем и грядущих нравственных ценностях русского общества.

В основу художественной структуры произведения положено традиционное для русского идеологического романа испытание героя любовью, осмысляемое как проверка состоятельности его убеждений. Во имя их Виноградов дважды «уступает» любимую девушку соперникам. И в то же время «Люди» — роман воспитания. В ходе испытаний чувственностью (Наранович), затем разумом (писатель Береза) героиня постепенно превращается в новую женщину, преступившую ценностный барьер современного общества.