Мой генерал

– Какого такого необычного? Ну, ветер поднимался. Я еще подумала – дождь будет к вечеру. А может, за Волгой будет, а к нам не перейдет. У нас тут так бывает – на том берегу стеной льет, а у нас ни капли не упадет.

– Нет, – перебил Федор, – не в этом смысле. Может, кто-нибудь к лошадям подходил или, наоборот, мимо шел и почему-то вам запомнился.

Девчонка пожала плечами, полезла под свою кепку и энергично там почесала.

– Никто мне не запомнился. Этот, который потом в обрыв кувырнулся, очень сердитый был, злой даже, а потом ничего, развеялся будто. А мужик с пацаненком, наоборот, веселые.

– Когда из леса выходили, никого не заметили?

– Да где заметили-то? Народу тьма гуляет! Кого замечать-то?

– Когда вы вышли из леса, справа от вас оказался обрыв, – проговорил Тучков Четвертый терпеливо, – а слева кусты. В этих кустах ты никого не видела? На одеяле никто не лежал? Книжку не читал?

– Не, не читал, – отозвалась девчонка, и Марина поняла, что никогда и ничего они не поймут в этом деле, хоть Федор Тучков и генерал контрразведки. – А, там эта таскалась, безумная! Вот кто!

– Какая безумная?

– Ну, с шалью которая! Которая всегда мерзнет! Старая, а ведет себя как молодая. Ну, мать у нее еще кричит: Оленька, Оленька! – Девчонка передразнила, как она кричит, неестественным голосом.

Федор Тучков в лице не переменился, глаза не прищурил, пистолет из-за пояса пестроцветных штанов не выдернул – вовсе не проявил себя как полицейский капитан. Он задумчиво нагнулся вперед, сорвал мокрую травинку и сунул в зубы.

– А эта Оленька именно в кустах была?

– Да там где-то бродила. Лютики рвала. Целый веник нарвала, дура. Лесные цветы ни за что в воде стоять не будут. Все повянут.

– А в лесу никто не бродил?

– Мужик бродил, – подумав, сказала Зоя, – я на него внимание обратила, потому что по лесу. Он не по дорожке шел, а прямо лесом перся напролом.

– Павлик? – быстро спросила Марина у Федора.

– Может, и Павлик, – язвительно сказала девчонка, – я ему в паспорт не глядела. Он такой… худосочный, майка, а на майке надпись “Спортклуб”. Или “Спортлото”, что ли…

– Геннадий Иванович?!

Федор мельком на нее глянул.

– У нас в лес только за надом ходят, – продолжала Зоя, – просто так никто не бродит. Если в лесу кто бредет просто так, без сапог, без плаща да без корзины, значит, турыст! – Почему-то она произнесла именно с буквой “ы”. – А этот так бродил. Но он не у обрыва, он подальше. А больше вроде все. Ничего не видала. Ходили какие-то люди по дорожкам, но я и не смотрю никогда, мне за лошадьми глядеть надо.

Они помолчали. Ветер шумел в деревьях, и сумерки сгущались – июльские, плотные, но не безысходные, с надеждой на завтрашний теплый день.

– А откуда вы выходите?

– Да от плаца. Это у ворот. Там все собираются, кто записался, и, кто просто так хочет, тоже туда приходят, вдруг откажется кто. Ну, как сегодня. А потом мы большим кругом идем, лесом и обрывом. Маленьким ходим, только когда холодно или дождь. Тогда к обрыву не заходим. Этот один пришел, который упал, хотя со своей девчонкой записывался. И бабка подходила.

– Какая бабка?

– Откуда я знаю! Говорит смешно и в чулках, хотя жара. Она мальчонке конфету давала, а отец сказал, что он у них к конфетам непривычный. Ну, она мне дала, я и съела. Хорошая конфета, шоколадная.

– Хорошая шоколадная конфета, – повторил Тучков Четвертый неизвестно зачем.

– Хорошая, – подтвердила девчонка, полезла в передний карман и достала бумажный катышек, – во какая!

Федор Тучков взял у нее катышек, расправил и прочитал так же задумчиво:

– “Коркунов”. Замечательно.

– Ага, – простодушно согласилась девчонка. – Вкусно.

– Спасибо, – сказал Федор, поднялся с лавки и поморщился – мокрые штаны прилипли к заду, и он, деликатно отвернувшись, потянул за них, чтобы отлепились. – Так что ни в чем твой Мальчик не виноват. Ему было больно, и он взвился, только и всего.

– Да я сразу знала, что он не виноват! – Девчонка тоже вскочила и схватила лампу. – Побегу к Петру Захарычу, скажу. А вы больше просто так к лошадям все равно не лезьте! Лошадь – это вам…

– …не хорек, – подхватил Тучков, – мы уже поняли.

Идти по лесу в сторону корпуса “люкс” было темно и страшно. Марина уцепила Федора за руку. Он молчал, но она выдержала только несколько секунд.

Оглянувшись назад и по сторонам, хотя ничего не было видно и неяркий свет фонаря над домиком, где жили лошади, теперь только мелькал между плотными ветками, она храбро спросила:

– Значит, Оленька и Геннадий Иванович, да?

– И бабуся Логвинова.

От бабуси Марина отмахнулась:

– Бабуся была на плацу, а не у обрыва. Или ты думаешь, что она могла туда… прибежать?

Он пожал плечами. Негромко звякнули железки на толстой металлической цепи.

– Все это странно, – сам себе сказал он, – очень странно.

– Зачем Геннадию Ивановичу убивать Вадима?

– А Оленьке зачем?

– Я не знаю, – призналась Марина. Версии о шантаже как-то сами собой отпали.