Мой генерал Торрихос

Ещё он говорил, что Никарагуа — страна, которая очень легко может прийти к социализму: для этого достаточно национализировать все богатства Сомосы и все средства производства, и оборотные фонды будут государственными. «Никарагуа, — говорил он, — единственная страна в мире, зарегистрированная в Национальном регистре собственности». Сомоса, таким образом, сам ответственен за применение сандинистами в приложении к Никарагуа философии, которую он клеймит как «коммунистическую». Признаюсь, что я ошибался в антиинтеллектуализме этого персонажа. Сомоса — вполне интеллектуал. Хотя бы потому, что так, как он и фашизм, вообще умело преследуют интеллектуалов. Они сволочи, но они отнюдь не дураки, они понимают их значение в обществе, и потому они очень опасны.

Их «сукин сын»: никарагуанский диктатор Анастасио Сомоса

Мы встретились с Маркосом в одном ресторане. С той первой совместной с ним трапезы на меня всегда производило впечатление, как, с каким вкусом и с какими деталями он обращался с пищей. Без gula, vicio и жадности поглощения, но с наслаждением, в котором было и что-то от эротики.

Так же обращался с едой и Рикардо Лара Парада, что характерно для тех, кто живёт в ожидании гибели в любой момент, кто чувствует зыбкость всего происходящего вокруг и потому так смакует каждое мгновение жизни.

Я заказал вино. Маркос ничего не сказал, лишь едва заметным жестом показал, что ему это не понравилось. Потом, когда мы сблизились, он открыто порицал эту мою привычку. Порой с иронией говорил, что мне и Сомосе нравится вино одной и той же марки: Chateauneuf du Papa, mille neuf cent ringt neuf. При этом он называл эту марку на изысканном французском.

Сейчас в Манагуа есть торговый центр, носящий имя «Эдуардо Контрерас». Там чисто, там всё есть, но главное — там в одном месте за небольшие деньги можно пообедать чисто по-никарагуански, как в моём детстве, ведь я родился в Никарагуа.

Когда я бываю в Никарагуа, я часто заглядываю туда, чтобы поесть, и будто слышу сквозь шум толпы голос Маркоса: «Ешь, сегодня угощаю я».

Недавно в Никарагуа вновь приезжал Грэм Грин. С тех пор как однажды его попросил поехать в эту страну генерал, он приезжает сюда ежегодно. В недавно опубликованной им книге о генерале он называет Никарагуа «землёй, где политика — это вопрос жизни или смерти».

В этой книге Грэм, хотя он, безусловно, наш человек, в одном месте пожаловался на отсутствие тут хороших ресторанов. В самом деле, как можно в этом соревноваться с такими заведениями, как парижский La Touru d’Argent, и другими в мире, где бывал этот сибарит?

Томас Борхе, который прочитал книгу Грэма, спросил как-то меня: «Куда же мы поведём обедать этого типа?» Я сказал: «В супермаркет “Эдуардо Контрерас”, пусть хоть раз поест на рынке…»

Там он и обедал вместе с Томасом Борхе, довольный, окружённый бурлящей толпой народа, «turbas», как называют этих людей пока ещё не уехавшие в Майями никарагуанские буржуа.

«А кто не “turba”, тот “es-torba”», — отвечает им народ и называет себя «turbas divinas», открыто используя этот религиозный термин как продукт чудесного воскрешения.

Мы ели никарагуанские nacatamal, bajo, pinolillo, indio viejo, pupusas salvadorenas — еду простых людей, еду революционеров, и как будто рядом с нами был Эдуардо Контрерас. Он не ел, и по мере того как мы наслаждались этой едой, и не он нам, а мы будто передавали его душе наши чувства, полностью отдаваясь поглощению этой симфонии вкусов и запахов.

Когда мы ужинали с Эдуардо, он мне сказал, что очень хотел бы поговорить с генералом Торрихосом, но не сказал, о чём и о том, как его представить. Спросил только, получил ли генерал посланный ему им подарок чешского производства.

На следующий день я сообщил генералу, что один молодой никарагуанец хотел бы с ним поговорить. Упомянул и о его чешском подарке ему.

«Ух ты! — воскликнул генерал. — Приведи мне его поскорее». Я возразил ему каким-то жестом и сказал, что, хотя мне рекомендовали его некие интеллектуалы, мы хорошо не знаем, кто он такой на самом деле.

«У революционера не спрашивают удостоверения личности», — ответил мне он. Затем, подумав немного, попросил меня привезти его не в офис на 50-й улице, а в дом на пляже Фаральон, где безопаснее. Но чтобы я это сделал как можно быстрее.