Многие из них, почти все, часто бывали в Панаме. Приезжала и она. И здесь познакомилась и стала невестой сандиниста Эдгарда Лэнга. Лэнга уничтожили в Леоне. Вместе с Лэнгом они уничтожили Иданию Фернандес, очень красивую девушку с панамской и никарагуанской кровью. Она жила в Панаме, многие её тут помнят. Её буквально разодрали на куски, я видел это её фото в никарагуанской газете.
Последний раз я видел её в панамском ресторане Сорренто. Она была тогда очень красива. Её лечили здесь после ранения в руку в бою под Сан-Карлосом, деревне на границе с Коста-Рикой. И так как наш «мир тесен», привёз её в Либерию для лечения Рамиро, родной брат Эдуардо Контрераса, который замыкает теперь на себя всё доброе, посеянное Эдуардо.
А невесту погибшего Эдварда Лэнга, с которой так долго и убедительно говорил когда-то Команданте Зеро, я видел несколько дней назад, одетую в оливкового цвета форму Сандинистской народной армии.
— * —
Важно, как мне кажется, отметить, когда именно начались контакты генерала Торрихоса с сандинизмом: это 1975 год. Раньше, чем какой-либо другой лидер. За исключением, разумеется, Фиделя Кастро.
Выступить против СомосЫ означает выступить и против США. Ведь не кто иной, как один из святейших американских демократов Франклин Делано Рузвельт, сказал как-то буквально следующее: «Сомоса, конечно, сукин сын, но он наш сукин сын».
Поэтому, когда Карлос Андрес Перес, президент Венесуэлы, решил оказать финансовую помощь Сандинистскому Фронту, он не решился сделать это напрямую и передал деньги Торрихосу. А генерал послал меня с кейсом, с полмиллиона долларов наличными, в Коста-Рику для их передачи. И тут началась история.
Деньги привезли два малосимпатичных посланца Переса. Передали мне кейс и без расписок и свидетелей удалились. И я отправился в Коста-Рику.
В аэропорту я пошёл в один из киосков duty-free что-то купить там. В первом киоске этого не было, я пошёл во второй, третий и, когда нашёл и должен был предъявить продавцу паспорт, обнаружил, что кейса со мной нет, и где и когда я его потерял — неизвестно.
Я постарался сохранить спокойствие так, как я это делаю, как пилот, когда вдруг замолкает мотор моего самолёта или начинаются погодные проблемы. Я стоял как вкопанный и не осмеливался даже думать о случившемся, мне было трудно: «Чёрт! Я потерял полмиллиона долларов! Такие деньги непросто достаются, и к тому же они предназначались для святого дела революции».
Я оставался внешне спокойным, но холодный пот проступил на моём лице. «Меня убьют, — думал я, — и не потому что я украл эти деньги, никто так не подумает, а за мою безответственность».
Обошёл все магазины и киоски, где я побывал, медленно и спокойно, не выказывая паники. Но чувствовал себя растоптанным. То были самые длинные полчаса в моей жизни. К счастью, я приехал в аэропорт заранее и ещё оставалось время до вылета. Служащие магазинов смотрели на меня с сочувствием, и для меня это было дополнительным доказательством моей вины.
Это было ужасно. Прошла будто тысяча лет, и я был готов уже зарыдать, когда вдруг увидел вдалеке, но ясно, посередине коридора этот мой «дорогущий» кейс. Моя радость была огромной, я чувствовал, будто она окрасила всю мою жизнь от рождения до смертного часа.
Я чувствовал тогда, что отныне у меня никогда не будет в жизни никаких проблем. Если что, то достаточно будет вспомнить ту радость, которая меня охватила, когда я нашёл этот кейс, и любая проблема исчезнет, и так будет теперь всю жизнь. Наверняка тот, кто нашёл этот кейс и обнаружил там деньги, решил, что его потерял кто-то из наркотрафикантов, из тех, которые не прощают, испугался и оставил его в коридоре. Паспорт и авиабилет он выбросил.
Но я нашёл и это. Совершенно случайно услышал женщину, сообщавшую, что нашла чьи-то бумаги. Я подошёл, и это был мои паспорт и авиабилет. Я никогда никому не рассказывал ещё об этом. Мне стыдно. И вышло, что не только радость находки этого кейса сопровождает теперь меня в жизни, но и переживания от его потери тоже.
Порой я отвлекаюсь чем-то от этого, когда вдруг чувствую отклик этого переживания.
Потом, бывало, я терял, находил и терял вновь значительные суммы денег. Но эти потери и отдалённо не сравнимы с теми, что предназначались для никарагуанской революции, для Маркоса, кровь которого была ещё свежа в моём воображении.
Часто я терял — и довольно легко — разные вещи. Как будто бы я недостаточно хорошо относился к ним, и они исчезали в поисках более доброго хозяина. Дошло до того, что я вынужден был придумать какой-то выход из этого, устранить из жизни эту головную боль.
Однажды у меня украли большой хороший магнитофон, который стоил триста долларов. Я чуть не заплакал от этого! И решил: «Нет, так продолжаться больше не может».