Мой генерал Торрихос

Сел и подсчитал, на какую сумму я, вероятно, могу ещё потерять вещей и денег до конца моей жизни из-за неосторожности, излишней доверчивости, рассеянности и т. д. Получилось 50 тысяч долларов. И решил заплатить их самому себе. Отложить на эти цели. Это вроде купленной мной воображаемой страховки. Теперь, если я что-либо теряю, знаю, что потеря покрыта страховкой, и остаюсь спокойным, не переживаю её. Вор или тот, кто находит мою вещь или деньги, их приобретает, а я ничего не теряю. Эта моя страховка покрывает потери или воровство фотоаппаратов, авторучек, одежды, документов, беспокойства и время на их восстановление. И всё же не всё покрывается этой страховкой. Например, она не сможет вернуть потери написанной поэмы или стихотворения, любимого оружия, т. е. вещей, экономически не покрываемых. Ну и, разумеется (если!), тех полмиллиона долларов для никарагуанской революции.

Когда я вручил их в Сан-Хосе, Коста-Рика, Серхио Рамиресу, почувствовал огромное облегчение. И помню, что эта смена ответственности от меня к нему заставила его понервничать. «Куда же мне их спрятать?» — спрашивал меня тогда Серхио, ныне вице-президент Никарагуа.

— * —

Примерно в то же время я приобрёл с помощью генерала Торрихоса новый самолёт. Новый для меня, на самом деле «бывший в употреблении». По возрасту старше того самолёта, что был у меня, но с такими характеристиками, которые для меня больше подходили.

То был мой уже четвёртый самолёт. Это почти то же самое, как моя четвёртая жена или четвёртая часть моей жизни. А тот, что я имел перед этим и использовал, был самолёт марки «Кардинал», красивый и довольно новый. Просторный и не шумный. В кабине был кассетный магнитофон, так что, поднимаясь над облаками, я мог слушать классику. И ощущать, что тебе 15 лет или что ты боишься смерти и что ты готов к молебну.

Мой самолёт летал как королева неба, легко, но, как и положено королеве, без груза. Взлетал он не так быстро, будто набирался духу, чтобы оторваться от земли, на которой он целыми днями спал. Ему требовалась длинная взлётная полоса. К тому же она должна была быть обязательно бетонной. Не хотел он иметь ничего общего с другими покрытиями.

И эта королева имела одно пятнышко в своей биографии: убила насмерть одного человека. Винтом отрезала ему голову. А такие вещи имеют значение для самолётов и их пилотов.

Помню: я летел, как-то возвращаясь в Панаму, и, подлетая, уже над мысом Чаме, а город уже было видно, как вдруг — клянусь, что не придумываю, — увидел и почувствовал, ясно и безошибочно, что этот самолёт однажды меня убьёт.

Есть разные виды страха. От простого детского страха «получить по попке» до страха смерти, который должно назвать религиозным, потому что этот страх является очагом, на котором испекли идею существования Бога. И что-то вроде этого страха необъяснимо свалилось на меня в тот момент.

Мне нравится выражение: «страх сковал меня». Это видно в документальных фильмах в момент прыжка тигра на косулю.

И я подумал про себя, чтобы не впадать больше в истерику, что если я благополучно приземлюсь в аэропорту, то на этом самолёте я больше летать не буду. Так я и сделал. Сел на полосу в Паитилье, вышел из самолёта и больше его не видел.

Джордж, американец, которому я его продал, просил меня, как это обычно делается, чтобы я вместе с ним опробовал его, показал его особенности и мелкие детали. Но я не хотел этого делать. И когда Джордж начал меня подозревать в «нехорошем», во всём ему признался. Он, бывалый пилот, понял меня.

На деньги, которые я получил от него и от банка «в кредит», купил то, что я хотел: «Чесну 185». У этой модели есть, правда, один дефект: летит с наклонённым крылом. Если же начать его выравнивать, то он начинает вращаться сам по себе, и остаётся только привыкнуть к этому.

В остальном же это замечательный самолёт, благородный и мощный к тому же. На вопрос, сколько груза он сможет поднять, можно ответить так: «столько, сколько сможете погрузить».

К сожалению, это довольно шумная машина. Единственная музыка, которую я слушаю в полёте, это пение мотора. Я мог бы сказать, что эта музыка для меня звучит не хуже, чем Бах, но не стоит смешивать жизнь и искусство. Кроме того, через полчаса полёта монотонное, гипнотическое урчания двигателя будто превращается в тишину, и кабина начинает наполняться моим внутренним голосом и даже другими, не поймёшь чьими голосами.

Я нежно полюбил этот самолёт. На нём я возил многих выдающихся людей, среди них, например, Грэм Грин, Эрнесто Карденаль, Карлос Мехия Годой и многие партизанские командиры.

Однажды со мной летел никарагуанский поэт Э. Карденаль, и я предложил ему управление самолётом. Как это делают все не пилоты, он схватил штурвал со всей силой, жёстко. Я сказал ему: «Не надо так, понежнее, как с женщиной…» Он, священник, бросил на меня осуждающий взгляд. Я поправился: «Ну, хорошо, отец, не как с женщиной, а как с кадилом…» С таким сравнением он согласился… Я всегда рассказываю это моим друзьям никарагуанцам как анекдот.