Мой генерал Торрихос

Для генерала Торрихоса роль Панамы в этой Центральноамериканской революции — это служить её тыловым резервом (retaguardia). Оказывать услуги революционному процессу в регионе — это тоже его форма. Форма, быть может, скромная, но ценная со стратегической точки зрения.

Это вовсе, однако, не означает, что этими услугами ограничиваются наши собственные революционные задачи. Наоборот, надо многое делать в этом направлении. Всё будет напрасным, если мы не будем в состоянии достойно поймать вернувшийся к нам назад мяч революции.

Во всём этом и заключается стратегия и теория панамской революции генерала Торрихоса. Поэтому, когда он решил отступить, уйти в тень публичной жизни, он просто поменял свой «окоп»: сменив домашний, внутренний, где было так много конфликтов с временем для применения своей модели развития, на внешний — международный.

И это тоже была его Родина. Международная Родина, как он назвал её. Он не прекратил борьбу. Наоборот, усилил её. Враг это понял и решил его уничтожить.

Я никогда не был полностью согласен с этой его теорией. Ведь быть торрихистом не означает «быть торрихито».

Генерал говорил мне, что я — его лучший советник, потому что ему было достаточно сделать что-то противоположное тому, что я советовал, чтобы потом уже в этом никогда не ошибаться.

Он шутил, что лучше бы я не отвечал на его вопросы. Но сегодня я могу это сделать. И совершенно серьёзно. Не как «торрихито» и не как Торрихос, а как торрихист, являющий собой Торрихоса, развитого в правильном историческом направлении. Я подниму и понесу вперёд его знамя, потому что он сам просил нас превзойти его в нашей борьбе.

Глава 11. Принцип Омара

Если что-то пойдёт не так, то это и произойдёт не так.

Св. Пётр

Тем поздним вечером мы с генералом медленно прогуливались по довольно тёмным коридором Белого дома в Вашингтоне. Если что-то в мире можно назвать внутренностями дьявола и клетками его интеллекта, то ими и были эти длинные коридоры, повороты, закутки и офисы, их отделы и подотделы.

Мы тогда остались одни в одном из офисов, кажется, в офисе Боба Пастора, молодого члена Совета национальной безопасности. Нас впечатлила скромность и простота этого помещения. Простота — как показатель эффективности, с которой отсюда руководят миром, а ещё и моральных качеств тех, кто в нём работает. На стенах географические карты, полки с книгами и справочниками, цветок в цветочнице, фотографии членов семьи… Так что, они тоже вроде вполне гуманные, приличные люди? Мы постояли там немного, и затем генерал предложил пройтись по коридорам этого штаба янки.

В Никарагуа тогда свирепствовала жестокая война. Мы шли по коридору, и его тишина, это молчание в эти часы пишущих машинок, телетайпов и телефонов и сжатых губ немых ртов их хозяев были для нас вроде затишья в этой ведущейся там войне.

За этой тишиной мы воображали брошенные вертолётами Сомосы на кварталы и траншеи восставших против него в Манагуа бедняков 500-фунтовые бомбы и характерный треск огня вспыхнувших из-за них пожаров, подобных огромным кукарачам, бегущим по бумажным листам. Воображали крики людей, их открытые от ужаса рты, искажённые горем потерь и бессилием от своей немоты… Вспышки выстрелов. Рушащиеся, будто в замедленной киносъёмке, дома… Такое это было молчание. Как на картине Пикассо «Герника».

Два дня назад генерал вызвал меня прямо в свою спальню. Он, кстати, никогда особо не разделял места, где работал. Спальня, гостиная или кухня, любое пространство, неважно какое, использовалось им для сна, еды или работы. И собственно работу он умел совмещать с другими формами деятельности: прогулкой, курением, просто отдыхом… Ел же он быстро, часто стоя или на ходу, но работал не спеша, так, как некоторые, наоборот, едят. У него всё было во всём. Его жизненная энергия не делилась на формы проявления: чувственную, интеллектуальную, ораторскую или деятельную. Он мог думать сердцем или печёнкой, любить умом, говорить со своими творениями и с руками, создавать словом.

Когда я вошёл в его спальню-офис, там уже были Рони Гонсалес и Габриэль Льюис, его два советника по вопросам отношений с США. Генерал сказал мне: «Я знаю, что нет необходимости говорить тебе все детали, мой сержант, но Картер просил меня это сделать. Мы едем в Штаты, но так, чтобы никто об этом не знал». И я отправился домой собирать мой чемодан.

Мы прилетели в Вашингтон на нашем небольшом военном реактивном самолёте. На авиабазе Эндрюс нас с большими мерами предосторожности встретили их офицеры безопасности и предоставили нам два автомобиля. Рони и Габриэль тронулись в первом авто, я с генералом и его секретаршей — во втором. Сзади — эскорт охраны.

В какой-то момент автомобиль охраны перегнал нас, и как только он оказался впереди, генерал приказал водителю свернуть налево. Дальше уже секретарша показывала водителю маршрут (адрес она забыла), который привёл нас к дому сеньоры Аргентины Виаль, вдовы генерала Виаль, с семьёй которого он давно дружил.