– Вам бы только голову морочить! Игрушки! Беременная! Это ж надо! – заметалась она по квартире, и мы с Мурзоном за ней следом. – И, как всегда, Димы дома нет! – пожаловалась она.
В такие минуты мама выглядела беззащитной и трогательной. Хотелось всё бросить и спешить ей на помощь. Это для тех, кто её плохо знает. А так её и обухом не перешибёшь. Она сама кого хочешь в бараний рог согнёт и заставит думать, что это самая лучшая в мире поза.
– Мам, – кашлянув, напомнил о себе, – мне что делать?
Зря. Очень зря я это сделал.
– Ты! – впечатала в мою грудь указательный палец мама. Больно, между прочим! – Это точно без тебя не обошлось! От кого она беременная? И почему Егор называл себя Павликом?
– Если ты действительно хочешь это услышать, успокойся и сядь. Выслушай меня.
Сам я попятился на безопасное расстояние. От мамы лучше держаться подальше. В таком состоянии она способна совершить бросок и надрать мне уши. С неё станется. А мне потом ходить с ободранными ослиными ушами. И ведьма точно поймёт, в чём дело. Тьфу ты, опять. До свиданья, пока-пока! Я сказал, блин.
– Всё равно ничем сейчас не поможешь. Она ушла, я правильно понял? – мать кивнула. – Егор за ней вслед помчался? – мама кивнула ещё раз. – Ну вот и не лезь, они разберутся там между собой. Мы у тебя выросли, понимаешь? И Егору – тридцать пять. Неужели ты думаешь, что он сам не разберётся с девушкой?
– Она беременная! Беременная! – шипит мать так, будто это великое новшество, и никто и никогда до госпожи Ефимовой беременной не был.
– Возможно. А возможно, и нет, – посылаю ей загадочный импульс и на всякий случай делаю ещё шаг назад. – Ты меня готова выслушать? – мать снова кивает.
По глазам вижу: мне наконец-то удалось завладеть её вниманием. Ну, Егор, прости. Раз ты сам не удосужился родителям рассказать правду, то это сделаю я. Пусть знают, кого ты в дом привёл!
– Отлично, – улыбаюсь я победоносно (хотя в душе ничего подобного не чувствую). – А теперь сядь, и мы спокойно поговорим.
– Мау! – поддакивает мне Мурзон, и мама наконец-то соизволяет осесть на стул.
Кстати, очень вкусно пахнет. Они тут пировать собрались. Без меня. Но званый ужин, судя по всему, не состоялся. А жрать хочется неимоверно. И, кажется, я заслужил за свои нервы и потрясения отличный ужин.
Интересно, она выдержит, если я буду есть и рассказывать?
Глава 38
Как в последний раз
– Приехали! – у Ильина слишком бодрый и торжественный голос. А я открываю глаза – пока он меня вёз, я буквально отключилась на время, пытаясь прийти в себя.
Старалась не думать ни о чём.
– Ты куда меня привёз? – не выхожу из машины, хотя Лёшка уже дверцу передо мной распахнул и стоит, горделиво подбоченясь. Петух. Как есть петух. Почти двухметровый дурень.
– Домой, куда ж ещё? – хлопает он ресницами, пытаясь играть в Иванушку-дурачка.
– Это не мой дом, – смотрю на него выразительно, но на Лёшку подобное не действует – это мы уже проходили. Он же если что считает правильным, то все остальные обязаны думать так же. Ну, разве что скидка его маме. Та посильнее будет. Там он прогибается под изменчивость её крутого нрава.
– Мой дом – твой дом, – он сейчас искренен, насколько это возможно. – Я не шучу и не издеваюсь, Юль. И все мои предложения в силе. Может, мы всё же поговорим нормально?
Меньше всего я хочу сейчас разговаривать и бороться с Ильиным.
– Нет, Лёш, не сегодня, – со вздохом я выхожу из машины и достаю телефон. Надо всё же такси вызвать, вернуться домой, закрыться от всего мира, полежать рядом со светящимся во тьме платьем. Думать, разговаривать и всё остальное – потом.
– Юль, ну, пожалуйста! – меня останавливает лишь это – какая-то отчаянная мольба в голосе. Вообще с Ильиным не вяжется. Никак. Я даже представить не могла, что он может быть таким.
– Лёш, – прошу тихо, – не дави на меня. Я хочу побыть одна.
Ильин молчит, а я лезу в телефон, и тогда он вздыхает сердито и телефон из рук у меня вырывает.
– Не надо всего вот этого! – я слышу, как он злится, но ещё пытается себя сдерживать. – Можно подумать, я монстр и насильник, а ты совсем меня не знаешь!
– Знаю. Но я хочу домой, а не разговаривать, выяснять отношения, спорить и спать в чужой постели.
– Плохо, что для тебя она чужой стала! – он уже злится не скрываясь. Телефон мой в лапе сжимает. Ещё немного – и я останусь без средства связи.
– Да уж восемь лет почти как, – бью его по руке и забираю телефон. – И странно, что для тебя она вдруг снова стала общей. Особенно, если учитывать… ладно, это уже как раз то, чего ты добиваешься – выяснение отношений.
Ильин коротко выдыхает, рвёт ворот рубашки, словно он его душит.
– Садись в машину. Отвезу тебя домой, – сверкает он глазами, – я не урод, как ты себе напридумывала.
«Ну, да. Подлец, каких немало, но всё в прошлом», – я вдруг поняла: мне всё равно. И то, что раньше волновало, перегорело с годами, как лампочка. Раньше светило, грело, сияло даже. А сейчас – засиженная мухами и заросшая пылью стеклянная колба, которую не оживить – выкинуть разве что.