Мои идеологические диверсии (во времена от Горбачева до Путина)

Особо подчеркну, что в описанном случае несовершенство законов ни при чем. Законы-то как раз были очень совершенны – они запрещали чиновникам творить произвол под страхом уголовного наказания. Больше того, советское законодательство настолько совершенно, что либо вышестоящий прокурор привлекает к уголовной ответственности нижестоящего за преступные нарушения прав граждан, либо сам должен нести уголовную ответственность за злоупотребление властью. Все дело не в законах, а в тоталитарной сущности советской системы, основанной на таком произволе и беззаконии, которые даже по законам государства расцениваются как преступные посягательства на права граждан.

Боюсь, что на Западе многие ведущие специалисты по Советскому Союзу явно поспешили с заявлениями о немыслимых успехах горбачевских реформ в политической жизни советского общества и о конце тоталитаризма в СССР. Вопреки широко распространенному на Западе мнению, аппарат не поделил, да и не собирается делить свою абсолютную власть с кем-либо. О реальных переменах в политике следует судить не по словам официальной прессы, а по делам должностных лиц государства. Дела же эти свидетельствуют, что утверждения о коренном изменении тоталитарной сущности советского режима являются не более чем очередным перестроечным мифом.

В самое последнее время, когда бывшие диссиденты-политзеки, эмигрировавшие на Запад при застое, понемногу начали получать возможность приезжать в Союз, я заметил один трагикомичный момент. Там на Западе, внимательно следя за положением у нас и видя торжество гласности, свободы слова и других демократических атрибутов, они, как много и достойно ради таких свобод сидевшие, твердо уверились, что советскому тоталитарному режиму пришел конец. Но здесь по самым мелким, порой только им заметным признакам (советская тюрьма очень хорошо приучает обращать пристальное внимание к мелочам) они сразу узнают все ту же прежнюю советскую власть. Долгие годы эмиграции не проходят бесследно, не могут они совместить две несовместимые для них вещи – демократические формы и советское содержание – и оттого у некоторых из них начинает, что называется, «ехать крыша».

Не буду здесь повторять давным-давно уже набившую оскомину среди диссидентов фразу о том, что Запад в нашей жизни ничего не понимает и понять неспособен. Он и в царской России понимал не особо много, ну а о его понимании нас после 1917 года лучше вообще не говорить. Этот вопрос о понимании нас Западом – он всегда сознательно или подсознательно был одним из самых основных среди диссидентов с самого начала правозащитного движения в СССР. Попытка объяснить Западу нашу реальность, явно или неявно, в диссидентской деятельности присутствовала всегда, что бы там некоторые диссиденты сейчас публично не заявляли.

Многие наши очень умные люди многие годы пытались и пытаются объяснить Западу, что у нас есть что, при этом бились и бьются как рыба об лед, – и все безрезультатно. Некоторые частности там еще понимают, а насчет основных принципов дело с места никак не сдвигается. Я и не пытаюсь, где уж мне – слишком много существенных различий. Теории западных советологов явно неадекватны реальностям нашего общественно-политического положения. Выработанные и опробованные всей историей западных стран общественно-политические принципы государственного устройства к нам или вообще не подходят, или подходят с очень большими оговорками, в основном сводящими на нет их демократическую суть. Но почему бы не подойти к сравнению двух различных миров с чисто правовых позиций, и на некоторое время не отвлечься от сравнений по сопутствующим внешним видимым признакам – от внешней демократической атрибутики, которая у нас служит лишь благовидным прикрытием для чего-то по сути совсем другого. Но наиболее важные принципы права являются общими и для них, и для нас. Потому некоторые вполне понятные Западу сравнения привести стоит. Никто не требует от западных аналитиков понимать то, что они патологически понять неспособны, но для сравнения неплохо обратить внимание хотя бы на их собственную историю становления и развития демократии.

На Западе считают, что перестроечный Советский Союз революционными темпами идет по пути демократизации, но при этом никак не хотят обращать серьезного внимания на действия (и бездействие!) советских узкоюридических механизмов, как будто они ничего не значат. Ладно. Но во всемирной истории днем победы Великой французской революции считается день взятия Бастилии, которая была тюрьмой – структурным подразделением узкоюридических механизмов королевской власти Франции. А вот деятельность наших сегодняшних узкоюридических механизмов Западу не интересна – наличие у нас демократизации доказывают сравнением каких-то внешних форм, имеющих вид демократических. Что в нашем государстве за этими внешними формами скрывается в реальной жизни, знать никто не желает.