Мои южные ночи

Через пару минут она глянула на него уже открыто. Бог мой, сколько же эмоций было в этом взгляде. И любовь, и ревность, и несбыточная надежда, и покорность судьбе, но превыше всего то, что ошарашило меня, – это было желание, желание обладать этим великаном. Мне стало не по себе, из легких как будто сразу выпустили весь воздух. Откровенно говоря, я никогда не любила становиться свидетелем чьих-то драм и страстных желаний.

– Пусть приходит в понедельник, – наконец сказал Фатьме мулла.

И та преданно закивала.

Он же вдруг посмотрел на меня, и мне снова стало не по себе под этим острым взглядом. Отчего-то показалось, что мулла все знал обо мне, понимал, что явилась я сюда из чистого любопытства, что никакой веры в метафизическое во мне нет, и в то же время почувствовал, что, несмотря на все вышесказанное, меня гложет изнутри самая черная, самая безысходная тоска. И сколь ни мало во мне доверия к происходящему, я все же как-то парадоксально надеюсь, что здесь мне помогут от нее избавиться.

– Останьтесь, – обратился он вдруг ко мне, и по спине у меня отчего-то пробежала дрожь. – Послушаете, как я буду читать над ней Коран. – Он указал глазами на Фатьму.

Та ревностно сверкнула на меня темными очами, но противоречить мулле не решилась. Я же, кивнув, отошла в угол комнаты и села там на низкую скамью.

Фатьма тем временем направилась к кушетке. По тому, как она привычно забралась на нее, какую умиротворенную приняла позу, я поняла, что подобный ритуал она проделывала уже не раз и не два. Мулла заботливо накрыл ее зеленой простыней, было в его ласковых движениях и ее доверчивой покорности что-то такое интимное, что наблюдать за этим мне стало неловко. Казалось бы, процесс предстоял самый что ни на есть не романтичный, однако… Подавив в себе кощунственные мысли, я стала смотреть дальше.

Мулла открыл Коран и начал читать. Его великолепный баритон разносился по комнате и, казалось, смешивался с облаками благовоний, которые он жег перед процедурой.

– Уазу билляхи минашшайтаани рраджим. Бисмилляхи ррахмаани ррахим. Альхамаду лилляхи раббиль алямин. Аррахмаани ррахим. Маалики яумиддин. Иййякя на буду ва ийякя настаийн. Ихдина ссырааталь мустакыйм. Сырааталлязина анамта алейхим. Гайриль магдуби алейхим валяддооллиин. Аамин!

Я знала эти слова – самое начало намаза. И про себя повторяла их по-русски: «Я прибегаю к Аллаху, во избежание проклятого сатаны. Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного. Хвала Аллаху, Владыке Миров, Милостивому, Милосердному, Царю в День Суда! Тебе только мы поклоняемся, и Тебя только просим помочь! Наставь нас на путь тех, Кого ты одарил благами, не тех, кто находится под праведным гневом, и не заблудших. Да будет так!»

Под воздействием напевного речитатива муллы, звучащих в небольшой комнате древних молитв я расслабилась, сознание поплыло куда-то, оторвавшись от берегов реальности. Как вдруг…

Я почти не поняла, что произошло. Внезапно что-то зашипело, громыхнуло, и мне показалось, будто от лежащей под зеленым покрывалом маленькой сухонькой фигуры отлетело что-то… Что-то красное, извивающееся… Сигануло куда-то в угол и там сгинуло, легким облачком унеслось к потолку. И тут же в комнате потянуло мертвецким холодом, мне даже почудился запах серы.

Меня охватила паника. К спине словно приложили кусок льда, и обжигающий холод пополз вверх по позвоночнику, заставив меня судорожно обхватить себя за плечи. За окном комнаты, в которой мы находились, вдруг взметнулся ветер, закружил вихри пыли, зашумел в ветвях высоких платанов.

Слов муллы уже не было слышно, все перекрывал истошный стон бившейся под простыней Фатьмы. Хотелось броситься к ней, выдернуть ее из этого проклятого морока, спасти. И в то же время взгляд мой невольно все время обращался в угол, где сгинуло то алое порождение иного мира, которое я видела собственными глазами.

Я не знала, что и думать. Моя донельзя трезвая, скептически настроенная ко всему религиозному и экзальтированному натура рвалась на части. Хотелось бухнуться на колени, исползать комнату вдоль и поперек и найти все же доказательства того, что мулла просто продемонстрировал мне, неверующей, ловкий фокус, подкупил, словно иллюзионист в цирке, что, вероятно, и проделывал со всеми забредшими к нему страждущими. И в то же время страшно было, что я не найду никаких физических доказательств и пойму, что все, мной увиденное, произошло на самом деле.

Поверь, я никогда не отличалась склонностью к мистицизму. Но то, что в тот момент произошло перед моими глазами… Ты ведь помнишь, я вообще-то востоковед по первому и официальному образованию. Мне в свое время доводилось изучать суфийские практики, почитывать теософские труды древних суфийских мудрецов – Ибн Араби, Ас-Сухраварди и других, исследовать их эзотерические опыты. Да что там, я своими глазами видела в Алжире, и в Марокко, и в тунисской пустыне танец дервишей, способный, кажется, загипнотизировать и погрузить в транс кого угодно, даже такую Фому неверующую, как я.