Мои южные ночи

Одно только расстраивает меня – мысли о Косте. Я часто вспоминаю, как мы прощались с ним во дворе дома, где я прожила так долго. Как он сказал Любимой: «Вы заезжайте, если будете поблизости», сжал ее руку, а потом отвернулся и пошел в дом, ссутулив плечи. У самого крыльца задел ногой миску, из которой я раньше пила, и она, звякнув, покатилась в сторону. Костя сделал было движение, чтобы наклониться и подобрать ее, но затем, махнув рукой, скрылся за приоткрытой дверью. И мне захотелось рвануться, броситься за ним, боднуть головой в бедро, но я не могла.

Я не понимала, зачем нам с Любимой уезжать, почему мы не можем остаться тут, где все хорошо и спокойно. Но раз она считала, что нам пора в дорогу, значит, мой долг был следовать за ней. Но я чувствовала, что и ей тоже грустно. Костя не смог сам нас отвезти – ему нужно было на службу – и попросил, чтобы Василий нас подбросил на своей машине. И Любимая всю дорогу до города смотрела в окно, и на щеках у нее блестела та соленая вода, которую я ненавижу.

Я знаю, Любимая и сама часто вспоминает Костю. Иногда подолгу молчит, глядя куда-то в пустоту, или все стучит и стучит клавишами дурацкой штуки, которую называет «компьютер», а потом вдруг задумается, и лицо у нее становится печальное. И тогда я подхожу к ней, толкаю мордой, смотрю внимательно и лукаво. А она оборачивается ко мне, улыбается и говорит:

– Ну хорошо, ты только никому не рассказывай, а то засмеют, – и раскрывает мне свои объятия.

А мне только того и надо. Забыв, что я давно уже взрослая собака, забыв все свои прошлые горести, я лезу к ней на колени. Каким-то удивительным образом мне это удается, и тогда я, сидя на ее худых нижних лапах, становлюсь выше, и мне видно ее макушку.

Эх, жаль, что я так выросла! Когда я была маленькая, я легко забиралась к Любимой на руки и могла просидеть так сколько угодно…

А теперь, когда я устраиваюсь, Любимая обхватывает меня за живот, я свешиваю лапы, и мы начинаем нашу старую детскую игру.

– По кочкам, по кочкам с горы ухххх! – задорно говорит Любимая и трясет нижними лапами, как будто мы едем на машине по горной дороге.

– Ууухххх!

И я подхватываю:

– Ува-ува-уууввввв!

А дальше она выпрямляет лапы, и я, незаметно для себя, соскальзываю вниз – и оказываюсь на полу в какой-то непонятной позе. Но тут же подбираюсь и говорю с пола Любимой:

– Агу-агу. Ууууваа!

Я имею в виду, что первый раз получился замечательным, не стоит ли нам попробовать еще раз?

Но Любимая отвечает:

– Буня, солнце, мне нужно работать, я и так с тобой целыми днями, совсем дела забросила.

И это правда. Теперь Любимая не пропадает так надолго, как раньше. Теперь она сидит за своей прямоугольной штукой дома, и если уходит куда-то, то всегда быстро возвращается. Знает, что я сижу под дверью и жду ее, не пью и не ем, прислушиваюсь к каждому шороху и очень переживаю. Все больше мы гуляем, выходим за огороженную территорию нашего общежития, идем вместе до магазина.

Я понимаю, что Любимой опять нужно заняться этой своей прямоугольной штуковиной и лезу под стол. У меня есть мысль. Я сейчас лягу и обнимаю ее нижние лапы, обутые в тапки с мягкими помпончиками, и положу на них морду. Тогда можно будет и вздремнуть. Ведь даже если Любимая соберется куда-нибудь, я сразу же об этом узнаю и немедленно предложу ей свою компанию.

– Бух-бух-бух, – рассказываю я ей о своих планах, обнимаю ее лапы и прикрываю глаза.

Однажды рано утром мы с Любимой выходим из нашего двора и отправляемся гулять. Солнце еще только начинает подниматься над горными вершинами, и все вокруг залито теплым розовым светом. На траве серебрятся капли росы, мне нравится сбивать их носом и смотреть, как они, переливаясь, рассыпаются в разные стороны. Пахнет свежестью, влажной землей, зеленью и простором.

Потом я замечаю в стороне, за камнем, какое-то шевеление и устремляюсь туда. А когда возвращаюсь, Любимая в притворном испуге говорит мне:

– Буня, фууу, какая ты злая собака, как не стыдно!

Но я-то знаю, что на самом деле она не злится, наоборот, понимает, что я сделала это для того, чтобы ей понравиться этим утром.

Я стою с пойманной мышью в зубах и не знаю, что мне дальше предпринять. Бросить добычу жалко: я так ловко отыскала ее за камнем, поддала лапой, отчего та пискнула и тут же перестала шевелиться. Тогда я аккуратно взяла поверженную мышь в пасть и принесла Любимой. Во-первых, вдруг она не знает, как ловко я умею ловить мышей, котов и кроликов. А обнаружив такие мои таланты, обязательно обрадуется. А во-вторых, эта мышь может пригодиться нам в хозяйстве. Как именно, я не знаю, но стоит все же иметь это в виду.